– Нет, – покачала головой Даглесс. – Мне нужно побыть одной. Спасибо за ужин и за рассказ. И я обязательно добьюсь, чтобы вы получили место профессора в университете Лиги Плюща.

Она пожала ему руку, повернулась и вышла из паба.

В Торнуике Николаса тоже не помнили. Даглесс просмотрела книгу записи, и в той графе, где расписался Николас, незнакомой рукой было начертано: «Мисс Даглесс Монтгомери».

Даглесс, едва передвигая ноги, вошла в номер, положила свою сумку и решила посмотреть на недостроенную часть замка. Теперь она навсегда останется недостроенной, потому что Николаса казнили.

Глядя на стены без крыш, на вьющийся по ним плющ, она вспоминала, как Николас рассказывал о своих планах на этот замок.

«Центр науки», – говорил он. Но чем закончились все его мечты? Крахом…

Куда он попал, когда вчера покинул ее? Прямо в камеру? Вернулся назад, в то время, когда писал письмо матери в тщетной попытке обнаружить, кто его предал? Чем занимался он эти три дня до казни? И неужели никто не поверил, когда он обличил Роберта Сидни во лжи?

Девушка устало прислонилась к стене. Кому он сказал о Роберте Сидни? Леттис? Значит, любимая жена приходила навестить его? Поведал ли он ей все, что знает? Попросил помочь?

Ирония… Ли находил во всем этом иронию. Но истинная ирония заключалась в том, что Николас умер из-за своей порядочности. Он отказался изменить стране и королеве, не желал даже думать о таком – и погиб из-за этого. Не быстрой, почетной смертью, а позорной, публичной, издевательской… Он потерял жизнь, честь и имя. Потерял поместья, титул и уважение будущих поколений. И все потому, что отказался вступить в заговор с помешанной на власти женщиной.

– Это неправильно! Нечестно! – воскликнула Даглесс. – С ним не должно было случиться такой несправедливости!

Она медленно побрела назад, к отелю. Словно в трансе встала под душ, надела ночную сорочку и легла в постель. Но гнев будоражил нервы, не позволяя заснуть. В голове вертелись одни и те же слова: «Ирония… Измена. Предательство. Шантаж».

Только на рассвете ей удалось немного вздремнуть, а проснувшись, она почувствовала себя еще хуже, чем вечером. Чувствуя себя на тысячу фунтов тяжелее и очень-очень старой, она оделась и спустилась к завтраку.

Николасу дали второй шанс, и он просил ее, Даглесс, о помощи, а она его подвела. Так ревновала к Арабелле, что позабыла об истинной цели их визита к Хейрвудам. Вместо того чтобы искать сведения, она боялась, что Николас и Арабелла станут любовниками. Что ж… зато теперь ни одна женщина не соблазнит Николаса, ни в шестнадцатом веке, ни в двадцатом.

Она поела, выписалась из отеля, направилась к вокзалу и села на поезд до Ашбертона. Где-то на полпути она перестала терзаться сознанием собственной никчемности и задалась вопросом, что может сделать для Николаса. Поможет ли издание книги Ли обелить имя Николаса? Возможно, если она напросится в секретари к Ли и примет участие в исследованиях.

Она уперлась виском в вагонное окно. Если бы повторить все сначала, она не стала бы ревновать и попусту тратить драгоценное время, которое они могли бы провести вместе. Почему, когда она была в Гошоук-Холле, не спросила Ли, нет ли других тайн, скрытых в стене?! Почему не посмотрела сама? Почему не снесла эту стену собственными руками? Почему не…

Когда в окне появилась табличка с надписью «Ашбертон», она вышла из поезда и, уже шагая к отелю, сообразила, что больше ничего не сумеет сделать для Николаса. Все осталось в прошлом. Ли вполне способен самостоятельно написать книгу, и, нет никаких сомнений, весьма в этом преуспеет. У Роберта есть его дочь, и в Даглесс он не нуждается. Только Николасу она была нужна, но подвела его.

Ей ничего не оставалось, кроме как вернуться домой. Что ж, она позвонит в аэропорт и посмотрит, сможет ли достать билет на ближайший рейс. Может, оказавшись в знакомом окружении, она рано или поздно сумеет себя простить.

Впереди показалась церковь, где находилась могила Николаса, и ноги сами собой понесли ее туда. Внутри никого не было. Солнечные лучи, струившиеся через витражное стекло, нежно ласкали надгробие. Безупречная белизна мрамора казалась мертвой и холодной.

Даглесс медленно пошла к могиле. Может, если молиться и просить Бога, Николас вернется? Господь смилостивится и позволит Николасу снова быть с ней. Если бы увидеть его, всего на пять минут! Больше и не требуется. Всего пять минут, чтобы сказать Николасу о предательстве жены.

Но, коснувшись ледяной мраморной щеки, она поняла: ничего не выйдет. То, что с ней случилось, бывает раз в жизни. Ей дали возможность спасти жизнь человека, а она все испортила.

– Николас, – прошептала Даглесс, и впервые с его исчезновения на ресницах повисли слезы, горячие, едкие слезы, застлавшие весь мир. – Опять у меня глаза на мокром месте, – пробормотала она, едва не улыбнувшись. – Прости, что подвела тебя, мой дорогой Николас. Вечная неумеха и неудачница. Но до сих пор из-за этих моих недостатков никто не умирал. – Покачав головой, она безвольно опустилась на угол надгробия. – Господи! Как мне жить с твоей кровью на руках?!