Она остановилась, и Дилан увидел в ее глазах слезы. Теперь он сам стал преступником, удостоившимся сурового взгляда полицейского. Его невестка успокоилась: слезы высохли, глаза сужены, губы сжаты.

— Дорогой, — уверенно начала она, — нам пора поменяться местами. Теперь мой черед защищать тебя от себя самого.

Она взяла пачку сигарет и кинула их в мусор.

— Я достану их, как только ты уйдешь, — предупредил он.

— Очень умно, — кивнула женщина.

— И куплю еще.

— Поздравляю, у тебя есть бумажник. Но вопрос вот в чем, Дилан: а сердце у тебя есть?

— Шерон, хватит.

— Отвечай. Ты должен.

— Должен?

— Ты заботился о нас все эти годы. Теперь сиди и принимай, как должное, пока я делаю то же самое. У тебя есть сердце?

Дилан не ответил. Ее пульс участился. Его взгляд скользнул по картонным пирогам, и сердце заныло.

— Я отвечу за тебя, — предложила Шерон, наклоняясь вперед, — есть. Это самое большое сердце в округе. Именно поэтому твоей работой было защищать множество разных людей, которых ты даже не знал. Оно сделало тебя прекрасным мужем…

Дилан сердито помотал головой, и Шерон схватила его за руку.

— Да, Дилан. Прекрасным мужем. Только потому, что она не могла этого принять, не значит, что ты не предлагал. И ты был отличным, потрясающим, самым лучшим в мире отцом. Был, был. Даже твоя жена не могла этого отрицать — достаточно было только взглянуть на тебя и Изабелл.

— Шерон.

Она продолжала, как будто не услышав:

— Ты лучший брат в мире. Лучший — и для Эли, и для меня. Мы любим тебя за то, как ты относишься к Хлоэ. У нее не могло бы быть лучшего дяди… несмотря ни на что…

Дилан хотел сказать спасибо, но не мог произнести ни слова.

— Так что я знаю все о твоем сердце, — сказала Шерон, — тебе не надо ничего говорить. Но ты должен выслушать. Должен, Дилан. Мне надо, чтоб ты услышал… Мне надо как-то отблагодарить тебя за все, что ты подарил нам. За все годы, когда ты был отличным братом и дядей. Мне нужно сказать тебе вот что: поезжай в Нью-Йорк.

— Что?

— Нью-Йорк, Дилан.

— О чем ты?

— Ты был так счастлив некоторое время, — прошептала Шерон. Дилан закрыл глаза. Он слышал, как ночные птицы поют в ветках деревьев. Свежий ветер принес с собой сентябрьскую прохладу, и в воздухе витал аромат яблок. Где-то вдалеке раздавались звуки мотоциклов.

— Весной и ранним летом… когда она была здесь.

— Она?

— Ты знаешь, кого я имею в виду.

Конечно, Дилан знал. Он никогда не мог изображать хладнокровие рядом с Шерон, невестка видела его насквозь.

— Джейн, — прошептал Дилан.

— Я хочу, чтобы ты поехал к ней, — заявила Шерон.

— Как ты можешь так говорить? — спросил Дилан. — После тех бед, что она принесла? Она солгала нам — и мы все попались.

— Мы все лжем, Дилан, — Шерон казалась неприступной, — некоторые больше, чем другие. Я врала Эли, когда выбегала покурить вместе с тобой. Говорила, что хочу подышать свежим воздухом.

— Это совсем другое, — возразил Дилан, — и ты это прекрасно знаешь.

— Да, это так. Ложь бывает разной, и думаю, это всегда плохо. Но иногда лгут из благих побуждений. Аманда врала из-за эгоизма. Из-за того, что хотела изменять тебе за твоей спиной.

— Хватит об этом!

— Точно. — Женщина стукнула кулачком по столу. — Хватит! Аманда мертва. Ты не можешь оценивать всех по ее поступкам. Джейн другая. Она солгала ради любви.

— И это говоришь ты? — возмутился Дилан. — Она вернулась в Род-Айленд, чтобы забрать у тебя дочь, и ты ее защищаешь?

Шерон отрицательно качнула головой:

— Она не пыталась забрать Хлоэ. Она хотела узнать ее получше. Потому что она так сильно любит ее.

Когда она произнесла это, по спине у Дилана забегали мурашки.

— И я думаю, ты знаешь все это, — продолжила Шерон. — Я думаю, Джейн была как раз тем, в чем ты нуждаешься.

— Ну и что, если так? Теперь все кончено.

— Мне кажется, «кончено» — такая забавная штука, — сказала Шерон, — у нее свои собственные правила.

— Что ты имеешь в виду? Я думал, ты вообще не захочешь о ней больше ничего слышать. Мне казалось, ты больше всех должна была возненавидеть ее за то, что она сделала этим летом.

— Дилан, я больше всех ее понимаю, — призналась Шерон. — Я тоже мать.

Сердце Дилана так колотилось, что звук отдавался в ушах. Он вспомнил ту последнюю ночь, когда обнимал Джейн. Он вспомнил ее глаза, когда она увидела, что он разговаривает с Шерон на дороге. Сердце сильно болело от чувства предательства, но не потому, что она сделала это с ним, а потому, что он так поступил с ней. Шерон права — Джейн вернулась в Нью-Йорк. Дилан знал, потому что он получил от нее открытку. Просто картинка с изображением деревни Гринвич и надписью «Мне так жаль» на обороте.