Шрифт:
Стало тихо, надтреснутый старческий голос произнес нараспев молитву, потом все запели. Непонятная суета на помосте продолжалась минут десять, Николай Александрович вытягивал шею, привставал на цыпочки, но разобрать ничего не мог. Сзади непрерывно бубнили; два голоса, не прерываясь ни на секунду, лениво переругивались или спорили. Николай Александрович уже хотел повернуться и шикнуть, но тут на помосте рыцари расступились, и молодая пара чинно сошла вниз по ступенькам. Его толкнули вбок, толпа зашуршала, раздаваясь, высвобождая проход. Она прошла мимо него, смотря в сторону невидящими от волнения глазами, и черные пиджаки сомкнулись за шлейфом ее платья.
Двое за спиной продолжали гундосить. Николай Александрович резко обернулся – колобок и циркуль. Он открыл рот, чтобы… и замер. Голоса – это были они, его, те самые, визгливый фальцет и приглушенный баритон. Нимало не смущаясь, они продолжали беседу, словно и не стоял перед ними изумленный чужеземец с вытаращенными глазами.
Разница между фантазиями и действительностью оказалась огромной; колобок и циркуль вовсе не походили на управдома и начальника ОТК. Николай Александрович не сводил с них глаз, картинка прояснялась, будто кто-то быстро подкручивал верньеры наводки. Спустя несколько секунд все стало на свои места. Колобок – он, он морочил его в универмаге, он ехидно улыбался из окна «Запорожца», он свистел под открытым окном, зазывая жену Николая Александровича на гибельный прыжок. Как растолстел, разъелся на заграничных харчах! А циркуль – дрянь, негодяйка, фея из того же «Запорожца», отвесившая ему две оплеухи. Ни приклеенная борода, ни мужское платье не скрыли ее от проницательного взора Николая Александровича! Они, это все они! Погубили, своротили жизнь, бросили в одиночестве. Щеки горели, словно фея отхлестала его не двадцать лет назад, а прямо здесь, на свадьбе! На свадьбе! Николай Александрович завыл. Последнее, и то отобрали, уволокли в омут черных пиджаков и приклеенных бород.
Заныло, заболело под ложечкой, шар холодного огня разбух и поднялся вверх по пищеводу, а вслед за ним накатила давно позабытая ярость. Фея стояла ближе. Николай Александрович прыгнул, легко опрокинул ее на землю и, давясь волосами неожиданно густой бороды, нашел зубами кадык. Фея заверещала. Кто-то навалился сверху, запустил пальцы в волосы, рванул. Поздно, Николай Александрович закрыл глаза и по-бульдожьи сжал зубы.
Свинья в апельсинах
Эта история произошла в Бней-Браке [4] , городе, словно специально созданном для диковинных историй и удивительных происшествий. Сама по себе она может показаться малозначительной, но опытный летописец непременно обратит на нее внимание. Никогда ведь не знаешь, в какую бездну может закатиться оброненная со стола пуговица…
В один из мясных магазинов, расположенных на улице рабби Акивы, вошла женщина. Роста она была среднего, худощава, двигалась легко и грациозно. Платье из чуть выгоревшего голубого ситца ладно охватывало фигуру, коротко подстриженные седые волосы создавали вокруг головы подобие сияния.
4
Город в районе большого Тель-Авива, в котором проживают только ультраортодоксальные евреи.
Оглядев застекленную витрину прилавка, она протянула хозяину листок бумаги и с сильным русским акцентом спросила:
– Есть?
Хозяин взглянул на бумажку и онемел.
Спектакли, которые ставит жизнь, зачастую убедительней любого вымысла. Как должен стараться писатель, ломать голову режиссёр, репетировать артист, чтобы достигнуть такого эффекта?! А в жизни случайный человек безо всяких репетиций говорит одно-единственное слово – и наступает тишина.
Впрочем, продолжалась она не долго. Хозяин закрыл рот лишь для того, чтобы немедленно его раскрыть. Нет, он не кричал, речь его была достойна и уравновешенна, но посетительница, даже не разобрав ни одного слова, произнесённого на чужом для неё языке, немедленно ретировалась.
Промокнув бумажным полотенцем обильно выступивший пот, хозяин пригладил бороду и ещё раз взглянул на бумажку. Сомнений не оставалось; животное, неумелой рукой изображенное на рисунке, могло быть только свиньёй.
– Ну, уж это явные сказки! – воскликнет читатель и … ошибётся. Конечно, трудно представить такую неискушенность, перемешанную с наивной верой во всемогущество магазинов центральной улицы. Трудно, но можно. Ведь как ни крути, а случай произошёл, повергнув хозяина лавки в состояние полной деморализации.
Немедленно заперев дверь, он уселся на стул и, покручивая рукой пейсы – старая привычка, ещё с ешиботных времён – погрузился в размышления. Куда понёс его поток мыслей, разобраться совсем не просто, поэтому для начала оглядим внимательнее героя рассказа.
Умеренного телосложения, слегка сутул, высокий лоб, две глубокие морщины на переносице. Очки с плотно сидят на обстоятельных размеров носу, дужка смяла кожу и удобно устроилась в образовавшейся складке. Небольшие пейсы, обычно заправленные за уши, на первый взгляд могут показаться типично «литовскими». Но длина седой бороды, туфли без шнурков, штаны с завязками до середины икр и высокие черные носки, однозначно свидетельствуют: их обладатель, человек, мучительно размышляющий о жизни в самом разгаре рабочего дня – хасид [5] .
5
Последователь эзотерического учения, основанного Бааль Шем Товом.
Трудно даже представить, в какие дебри самоанализа поверг реб Шлойме неумелый рисунок. Вся его жизнь замельтешила перед мысленным взором, словно страницы забытой на сквозняке книги. Впрочем, время для ревизии такого рода было самое подходящее. Нежданный визит пришёлся на пятый день месяца тишрей, самую середину Грозных [6] дней между Рош-Ашана и Йом-Кипур.
– Почему она пришла именно ко мне? – думал реб Шлойме. – Кому придёт в голову искать свинину в Бней-Браке? Не ангела ли послал Г-сподь, напомнить о моих прегрешениях?
6
Дни раскаяния, время пересмотра отношений с Богом и людьми.