Многие засмеялись, но только не Джимми и не Картопля, который серьезно уставился на меня:

– Да, так и я думал. Он был шпионом? Пари готов держать, я угадал.

Остальные попытались заткнуть ему рот, и опять вышел спор, когда он что говорил, а помнишь, как он вот это сказал или вот эдак поступил, но наконец они сами на себя зашикали и уставились на меня.

Я покачала головой.

– Он занимался тем-сем… по большей части продажами. – Попыталась сложить все, что я о нем помнила, доказать, что действительно знаю его. – Начинал с мясной лавки, потом торговал мобильными телефонами, потом ипотека… – Собственный голос доносится словно издалека. Я уже не очень-то верю тому, что произношу. В самом ли деле папа работал там или это все ложь?

– А, да, коммивояжер, где-то я уже это слышал, – перебил Картопля, и его утихомирили, словно разгулявшегося ребенка.

– Последнее место – продажа автомобилей. Мой муж купил у него машину, – сказала я в жалкой попытке доказать себе, что хотя бы отчасти отец был тем, за кого себя выдавал.

Джерри расхохотался, похлопал растерянного и разочарованного Картоплю по груди:

– Видел бы ты свое лицо!

– Я бы что хошь поставил на кон – он шпион! – упорствовал Картопля. – Такой всегда настороженный, правая рука не знает, что делает левая.

– Полно, – мягко остановил его Джимми, и тут все спохватились, что я сижу среди них и для меня все это ново и неожиданно, и поутихли.

– Когда вы виделись с ним в последний раз? – спросила я.

Они переглянулись, соображая.

– Несколько месяцев назад, – сказал Джерри.

– Ничего подобного! – фыркнул Картопля. – Не слушайте его, он уже забыл, что кушал на завтрак. Больше года прошло, как мы его в последний раз видели. С той женщиной.

Сердце ускоряет бег.

– По уши влюбился, боооже, – покачал головой Картопля. – За все эти годы ни разу нас ни с кем не знакомил, и вдруг является с женщиной. Блондинкой. Имечко такое – а?

– Немка, – подсказал Джерри.

– Ну да, а звали ее как?

– И немножко ирландка, – гнул свое Джерри. – Акцент необычный. Необычная женщина. – Он обернулся ко мне. – Вы же ее знаете?

– Нет, – сказала я и откашлялась.

– Кэт, – произнес Джимми.

Все закивали.

Кэт? Кошка?

– Наверное, у нее тоже было другое имя, почем знать, – заметил Картопля. – Может, она шпионка. Немецкая.

Все дружно велели ему заткнуться.

– А почему Хэмиш? – Мраморный Кот наклонился к самому моему лицу. – Почему он представлялся как Хэмиш О’Нил, если он Фергюс Боггс?

Я изо всех сил пыталась сообразить, но ничего не шло на ум.

– Понятия не имею. Абсолютно.

Молчание.

– Я только вчера узнала, что он вообще играл в марблс.

– Матерь божья! – восклицает Джерри. – Так вы про нас ничего не знали? Про «Электрические бабки»? Он никогда не рассказывал?

Я качаю головой.

Они переглядываются, недоумевая, и я чувствую потребность извиниться за отца. Я прекрасно понимаю, как они это воспринимают: выходит, они ничего в его жизни не значили?

– Выходит, Картопля, ты прав: у него одна рука не ведала, что творит другая.

– Ты сказал, что я прав, Джерри? Боооже! У меня и свидетели есть.

– Так где же он? – спросил Джерри. – Год прошел, никто о нем ничего не слыхал. Немножко в обиде на него за это, можно сказать.

– Как он? – тихо спросил Джимми.

Дыши.

– В прошлом году у него был инсульт, у него проблемы с памятью и движениями. С тех пор он в больнице. Мы не думали, что память пострадала настолько сильно, но недавно я узнала об отце кое-какие подробности, о которых раньше понятия не имела, нашла эту коллекцию марблс, но он, я уверена, даже не помнит, что когда-то в них играл. Конечно, я недостаточно о нем знаю, чтобы судить, что он помнит, а что нет, но с этим, по крайней мере, ясно. – Я стараюсь контролировать голос. – У него было – у него много секретов, и трудно понять, где у него тайны, а где провалы в памяти.

Джерри опечалился. Все они погрустнели.

– Не могу себе представить, чтобы Хэм… чтобы твой отец забыл про шарики. В них вся его жизнь была.

Я сглотнула. А где же тогда в этой жизни я?

– Не вся жизнь, – поправил его Джимми. – Про другую часть мы не знаем.

– Ну да, ничего, на хрен, не знаем. Но я-то думал, другая часть хоть про нас знает.

– Вы-то думали! – фыркнула я. Прозвучало слишком резко.

Опять молчание. Уважительное, сочувственное, однако мне стало не по себе. Лучше бы и дальше препирались.

– Расскажите, каким папа был, когда играл в марблс, – попросила я. И тут уж их было не остановить.

– Сабрина, – окликнул меня Джимми уже в дверях.

У меня по лицу текли слезы, мне совсем не хотелось, чтобы он нагнал меня. Мне бы хоть до машины добежать, укрыться, но я не успела. Больше не могла это слушать. Так кто был моим отцом? Кто мой отец? Человек, рядом с которым я росла, в каждом рассказе представал иным. Слова Регины преследовали меня: он был лжец. Вот и все. Словно это ответ на все вопросы. Ответ ли? Нет. Но боль причиняет. Зачем он лгал мне? Родной дочери – зачем? Какой дурой чувствую я себя теперь, я-то впускала его в свою жизнь, все рассказывала, даже про неприятности с мужем, и он всегда такое проявлял участие, но сам, оказывается, ничем со мной не делился. Я обижена, я злюсь, и ведь нет даже возможности ворваться в больничную палату и вывести его на чистую воду – тот пациент, в больнице, ничего не помнит. Удобно устроился! Этот голос, непрерывно возмущающийся в моей голове, похож на мамин. Я пытаюсь взять себя в руки, не думать об этом, пока не останусь наедине с собой.