Наконец самолет плавно пошел вниз. Желтые барханы, до этого казавшиеся очень далекими, приблизились, а потом замелькали мимо круглых окошек. Коснувшись песчаной поверхности, самолет пробежал немного и, сделав крутой разворот, остановился.

Летчик обернулся и крикнул:

— Приехали!

Саша вслед за летчиком и Куликовым выбрался наружу и с наслаждением ступил на твердую поверхность. Время шло к полудню, солнце палило вовсю, воздух был сух и жарок, но по сравнению с изнурительной духотой в самолете он показался Саше необыкновенно свежим и приятным. А вот место, где они приземлились, его немного удивило. Со всех сторон их неровными волнами окружали барханы, только коротенькая узкая полоска была относительно ровной, но и ее, судя по всему, при сильных ветрах заносило песком — в нескольких метрах от приземлившегося самолета торчали две лопаты, которыми, видимо, время от времени расчищали посадочную полосу. Чуть в стороне виднелся небольшой домик, над которым поднималась сложная путаница антенн.

— А где же аэропорт? — растерянно спросил Саша.

— Да вот он, — летчик рукой ткнул в сторону домика.

Оттуда к ним неторопливой походкой уже шел пожилой человек, в летной фуражке и гимнастерке.

— Здорово, Виталий! — сказал он, тяжело отдуваясь.

— А, Никодимыч! — отозвался летчик, уже начавший вытаскивать из самолета ящики. — Как живешь?

— А чего мне сделается? — ворчливо произнес Никодимыч.

— Здоровьишко не шалит?

— Покалывает немного, язви его в душу!

— Я тут от ребят слышал, что ты вроде окончательно собрался уходить на пенсию?

— Собрался-то я давно, да вот начальство никак не отпускает. Подожди, говорит, Иван Никодимыч, немного, как только найдем тебе замену — сразу и пойдешь на заслуженный отдых. Второй год ищут — не могут найти. Кто сюда пойдет? В такой райский уголок калачом не заманишь. Вот и сижу как привязанный, никак не вырвусь… А ты что привез-то?

— Почту. Кое-какие грузы. Вот, пожалуйста, магнитофон для Рузмата Ниязалиева. Когда повезут к нему, предупреди, чтобы не особенно бросали — вещь хрупкая.

— Магнитофон? Зачем он ему? Джазы надумал слушать. Взбеленился на старости лет.

— Если заказал, значит, нужен, — спокойно заметил летчик, давно отвыкший удивляться. — Может, для детей. Или для внуков.

— Не иначе. У него их там целый выводок.

— И вот еще гостей к вам привез, — летчик кивнул в сторону Куликова и Саши.

— Вижу, — сказал Никодимыч. — Мне по радио сообщили, что какое-то начальство едет. — Обернулся и крикнул неожиданно высоким голосом: — Усма-а-ан!

— Эге-е-ей! — отозвалось из домика.

— Гостей принимай!..

Усман оказался низеньким полноватым узбеком с широкими скулами и маленькими глазками, смотревшими дружелюбно и в то же время с какой-то хитринкой. По-восточному приложив руку к груди, он полупоклоном приветствовал их и вежливо поинтересовался:

— Из области?

— Да, — ответил Куликов.

— По делам, значит?

— Точно.

— Ай, хорошо! Мы гостям всегда рады.

Куликов усмехнулся:

— Так уж и рады? Мы ведь проверять вас приехали.

Усман заулыбался сильнее и с прежним дружелюбием сказал:

— А, ладно! Все покажем. Мне поручили сопровождать вас…

Оставив на песке несколько ящиков и мешков, летчик попрощался и сразу полез обратно в кабину. Жарко дунуло ветром от закрутившихся лопастей винта. Самолет взлетел и с тарахтением стал удаляться. Саше вдруг стало нестерпимо грустно, как будто вместе с улетевшим самолетом оборвалась связь с цивилизованным миром и они с Куликовым остались одни-одинешеньки в этой огромной чужой пустыне.

Вчетвером перетащили ящики и мешки к домику, в котором одна комната была отведена под служебное помещение, а в двух других жил Никодимыч — начальник аэропорта, он же диспетчер, радист, экспедитор и еще бог знает кто.

Он провел их в комнату с затененными для прохлады окнами, где на полу была расстелена серая войлочная кошма. Усман привычно и ловко опустился на нее, скрестил ноги. Куликов не без усилий, но довольно уверенно в такой же позе устроился рядом с ним. Глядя на них, Саша попытался сесть, но, к своему удивлению, не смог этого сделать — ноги не сгибались. Раздосадованный, он решил не мудрить и сел обычно. Но сидеть на полу, не имея опоры, было не совсем удобно. Пришлось опереться на руку. Подняв голову, он поймал насмешливый взгляд Усмана.

На небольшой низенький столик Никодимыч поставил ярко расписанный цветами чайник и такие же пиалы. Потом принес два блюда: на одном — странный, светло-коричневого цвета кристаллический сахар, на другом — сушеный урюк. Он налил всем чаю — на самое донышко.

Саша не удержался и, наклонившись к Куликову, полушепотом спросил:

— Чего мало-то?

— Так положено, — ответил тот. — В знак особого уважения к гостям. — Потом добавил: — И чай быстрее остынет.

Чай оказался зеленым, терпким на вкус, и Саше совсем не понравился, но он старался не показать виду; напротив, глядя, с какой торжественностью пьют чай остальные, тоже с подчеркнутой неторопливостью отхлебывал из пиалы мелкими глотками, вслушиваясь в тихий говор. Разговаривали, собственно, только Куликов и Никодимыч. Усман же, поглядывая то на одного, то на другого, лишь кивал головой. Куликов расспрашивал, много ли у него, Никодимыча, работы, не скучает ли он здесь в одиночестве. Никодимыч отвечал, что забот, конечно, хватает. Его аэропорт — это ведь что-то вроде перевалочной базы. Самолетом подвозят грузы для чабанов. Сюда же прибывает почта с Большой земли. Так и сказал — с Большой земли. Словно сам жил на острове. Слов нет, куковать вот так в одиночку в песках не шибко веселое занятие. Когда жили вдвоем с женой, было не в пример лучше. Куда она делась? В город уехала. Да нет, не развелись — разве в нашем возрасте нормальные люди разводятся? — просто у сына, живущего в городе, родилась двойня, вот и поехала к ним нянчить малышей. Без нее не то чтобы трудно, а как-то одиноко, неуютно, словно от души что-то оторвалось. Пора и самому уезжать. Тем более и возраст подошел. Жена пишет, что подыскала вполне приличный домик с садом на берегу реки. И продают недорого. Чего же лучше-то? Самое время уехать отсюда, пожить в свое удовольствие.