— Это не «повезло»… — поддразнил Горобей.

— Опять начинаешь?

— А что же теперь, терпеть, как ты врёшь?

— А что же это я успел соврать?

— Ты сказал, что «нам повезло»!

— Ну а как это называется, умник наш? Когда, судя по-всему, нам ухмылялась Мара Кривая, а вдруг, дивным образом, мы не только живы остались, а и напугали врага, большего по силе раз в десять! Конечно это удача великая, почти чудо! Можно смело сказать, что «нам повезло»!

— Это твой брат по весу, оказывается тебе отец по уму! — немного кипятясь, отвечал Горобей.

— Ах вот куда ты клонишь… Мол, это не повезло, а заслужено многоопытностью Бранибора! — всё также, без обид продолжал Брыва.

— А то как же, и важностью, и хитростью, и богатырством! У него по спине было видно, как мастерски он врёт тому магистру! С таким видом, будто у него силищи в лесу тьма! — язвенничал Горобей.

— То есть ты такой глазастый, что мою спину около Браниборовой ты не заметил, а зато видел издали по его спине то, что немец — полный дурак в лицо не различил!.. Вот какая же ты язва, Горобей! Маленький, а такой… не сказать какой. Вроде уже и похвалил Бранибора, а всё равно больше всех — себя! — Брыва съел хитринку в губах.

— Это я сказал для примера, что нам-то понятно было, а немца Бранибор обвёл вокруг пальца замечательно. — пришлось оправдываться Горобею.

— Не хочу с тобой говорить, бо ты выкручиваешься, даже когда неправ. — нарочито и как бы свысока высказал Брыва.

— А ты не говори, ты просто слушай, и на ус мотай. — не сдался Горобей.

— Горобей, пошли я тебя заборю!

— Ну, конечно, начинается «заборю»! Грубая сила — последний довод в споре!

— Хоть последний, зато действенный! — и Брыва обнял горделивого Горобея за плечи могучею рукой.

Весь отряд потешается над ними — такими разными друзьями!

Прытко гарцевал довольный — все славно бились, и он сам молодец!

— Вершко, а ты видал, как я копьём одного пропорол? Сквозь доспех с обеих сторон! Аж из спины вышло! — Прытко заглядывал Вершку в лицо.

— А шо ж ты думал, в тебе силы мало? Волю дать, так, небось, и всех бы нанизал. — отшучивался Вершко.

— А я одним махом три ноги подсёк! — нарочно громко сказал Кудеяр.

— Кого же это ты трёхногого нашёл?! — быстро отозвались остроязыкие друзья.

— Або, можэ, ты не обачы? что гэто была за трэтя нога?! — в ответ заржало полвойска.

Кудеяр смеясь, гладил по шее свою гнедую кобылку, приговаривал, успокаивал. Многие заметили, как боевая эта кобылка без седока не убежала, а всё ржала и тиснулась ближе к Кудеяру, и, вставая на дыбки, била копытами пикейщиков по головам. Наверное, человек двух-таки уложила.

А Вершко ехал, слушая шутливые перепалки друзей, и постепенно приходил в себя после такого всплеска нечеловеческой ярости. В голове звенело. В теле начинали просыпаться забытые во время схватки чувства. Гудело и саднело во многих местах. Много где попало по зброе, по наручам, по поножам, по шелому. «Ничего за седмицу заживёт — думал себе Вершко, — всё равно, что просто поколотили». Потрогал подковку на шее — тёплая, как живая. Прислушивался к себе и, украдкой поглядывая на свои руки, даже засомневался: «Это я сам всё сделал, или опять подковка помогла?»

День неуклонно шёл на убыль. Вероломство польского пана было очевидно. Предвидение грядущей, неизбежной и уже начавшейся войны, первые потери в купе с тем, что большая часть дружины с войском отправилась в чужие пределы, начинало гнести. Князь поднял голос:

— Ночевать будем дома! Шире шаг! Давайте, братцы, походную!

Мёртвым — память, а живым — жизнь. Запевалы из сотни Бранибора отозвались немедля, и заликовала над дорогой песня, и все подтянулись, распрямились, задышали полной грудью:

И всё маленькое войско подхватило:

Это было накануне. А сегодня с утра Вершко проснулся вполне, как бравый огурец. Потянулся с мощным хрустом во всех суставах. Побаливает. Шумно вздохнул. Потрёс головой. «Жены нет, детей нет. Все уехали… в деревню». Похоже, ещё в основном спя, вышел босиком во двор, на травку. Смешно надул щёки и нырнул головой по плечи в бочку с водой. Порычал в воду с бульботанием и кулькотанием.

— Мга! Га-а-а… У-ух! — разогнулся, щедро обтекая потоками воды. — Утречко, здравствуй! Слава те, Ярило!

Занёс руки высоко над головой, старался до неба достать.

— У-уп-ффф! — согнулся локтями почти что до земли. И, припадая то на одну полусогнутую ногу, то на другую, загибая-махая руками во все стороны, изобразил, по-видимому, большого игривого коня, у которого ветряная мельница на спине. Вобщем, походил по двору здоровенной раскерякой, разминая затёкшие от богатырского сна члены. Этому тоже в дружине учат. Размялся. Молодец!