Во главе погони нёсся, как ветер, старшина Вершислав. Помня, как загнал на своём веку уже двух коней, он своего буланого не стегал, а нагнувшись низко к его шее, рычал ему над ухом, что, мол, «Давай-дава-ай, р-родно-ой, быстре-ей!!!» И коню это было как-то здорово понятно.

Справа почти вровень скакал Брыва на крепконогом богатырском жеребце рыжем в белые пятна, с заплетённой в косички нестриженной гривой. Так могуче это выглядело, что, казалось, попадись им с конём по дороге обхватное дерево — дерево снеслось бы, как свирепой бурей, с корнями.

Слева от Вершко летел Горобей — с чёткими скулами, сурово молчащий, похожий на натянутую струну. Усы его, пусть и не очень длинные, лихо вились по ветру. А конь его, такой же поджарый и мускулистый, как хозяин, знал своего седока с жеребячества и слушался, как будто был его продолжением.

Кудеяр на красивой, норовистой гнедой кобыле, что подпускала к себе на удивление только Кудеяра, держался за старшиной, слегка вправо, чтобы и быть рядом, и самому видеть дорогу, и сохранять свободу манёвра.

Прытко на таком же, как сам, бойком разномастном конике норовил обойти Горобея слева, а Горобей его осаживал: «Не лезь вперёд батьки!» Горобей-то ведь ещё и над десятком бойцов десятник. Погрозить порою может ещё как!

Остальные семеро бойцов ровно, не напирая, скакали следом. Жадно впитывая скачку, бойцы ловили каждый миг, ища возможность для перехвата беглецов, но те либо хорошо знали дорогу, либо очень хорошо понимали тонкости военного дела и никакой возможности ни пересечь их путь, ни легко настичь на каком-нибудь повороте, ни даже толком прицелиться не давали.

Прытко прикидывал, как бы отличиться, поймав лучше вон того — чёрного здоровенного.

Кудеяр присматривался к манере галопа беглецов, стойке в стременах и запоминал следы в пыли.

Горобей соображал, откуда могут быть такие бравые и лихие скакуны у якобы купца с охранником.

Брыва не думал, он скакал. Иногда очень грозно, громче всех выкрикивая проклятия.

Вершко в горячке погони вдруг вспомнил о небесной подковке, которую ночью засунул себе в правый сапог, и как-то само собой попросилось: «Подковка, подковка, помоги догнать воров!»

Через четверть часа бешеной скачки кони стали задыхаться. Расстояние, сократившееся до меньше, чем шагов двести, казалось, уже не преодолеть.

— То-овсь! На ры-ысь! — скомандовал Вершко, понимая, что кони впереди тоже не железные. — Следить! — отряд перешёл на скорую рысь, жадно впиваясь взглядом в спины уходящих беглецов.

— Далеко не уйдём! — рыкнул сакс, так же как и погоня, сбавляя скок серой кобылы. — Укрыться надо! God demet!..

— В лес! — отозвался царьгородец, мотнув головой к ближайшему от дороги языку леса…

В это время княжьи стали дружно прямо с сёдел натягивать луки.

Вершко, видя разворот беглецов в сторону леса, понял, что случай зацепить из лука будет только один и только сейчас.

В миг он скатился с коня, снарядил и мощно натянул тетиву. Запал от скачки слился с его недюжинной силой, а гулкие стуки сердца, казалось, замерли на вздохе. Он видел цель как свою ладонь. Ноги срослись с землёй. Не дрогнула твёрдая рука. Мгновение стало вечностью.

Расстояние до цели сейчас было уже шагов двести пятьдесят, и она, удаляясь через лужок, поворачивала влево, подставляя бок. Его люди рысили вперёд, целили с шаткой опоры — хоть что говори про меткость степных всадников-лучников, ничто не заменит добрый увесистый лук и крепкие ноги, стоящие на Матушке-Земле, для точности стрельбы.

Предощутил — «Попал!». И выпустил стрелу.

Стрела, как Божья кара, взмыла вверх, загудела на свободе свою древнюю песню, будто она — толстая медная струна, и только петь её учили; медленно повернулась вокруг оси, невидно трепеща красным пером, и посмотрела, наконец, вниз острым своим бронебойным клювом на жертву у самой кромки леса.

Чхаг!! Коротко и жутко сбило кадык у сакса. Упав с лошади, он захрипел, забился и заизвивался как рыба, выдернутая на берег. Хватаясь за горло руками, он в ужасе не мог понять, чем дышать и как жить, бил землю ногами и хлебал свою кровь.

Царегородец верхом припустил сильнее, и за ним — серая кобыла налегке, не останавливаясь, ускакали в негустой, светлый лес и далее, далее, спасаясь, без разбору дороги.

Погоня возликовала единым голосом, окружая добычу, гогоча и поглядывая на старшину. Прытко, изловив старшинского коня, скакал к герою дня.

Сам герой дня застыл, выставив левую ногу вперёд и отклонивши корпус назад, лук приопущен, правая рука на отлёте, поднявши подбородок, всё ещё держа в уме удачный выстрел.