— Пока что нет, бездельник, — добродушно отмахнулась женщина, хлопнув мальца по тугой попке.

Тот томно вздохнул и подошел к Треплосу.

— Ну почему она меня не любит? Разве я не красив? Как думаешь, поэт?

Юноша пожал плечами и продекламировал:

Кто прекрасен — одно лишь нам радует зрение,

Кто ж хорош — сам собой и прекрасным покажется.

Вертлявый юнец не успел прокомментировать новый опус поэта. Дверь вновь скрипнула, пригнув голову с распущенными черными волосами, на галерею вышла… постаревшая и немного заспанная Анжелина Джоли!

— Тебя и в самом деле не узнать, поэт! — проговорила она мягким грудным голосом и плотнее запахнула длинный халат из полупрозрачного льняного полотна, под которым не было ничего кроме ее самой.

Алекс отвел глаза, а Треплос, резво вскочив, поклонился и словно фокусник кролика из шапки достал из сумки сверток.

— Возвращаю, прекраснейшая, твою собственность такой же чистой, какой я ее одел.

Госпожа Грейла засмеялась, принимая платье и парик.

— Значит, мне придется вернуть тебе браслет? — спросила она, с интересом глядя на Александра.

— Думаю, мы договоримся, прекраснейшая, — еще шире улыбнулся Треплос. — А сейчас позволь представить тебе моего друга Алекса. Я ему так расхваливал твоих красавиц, что он загорелся желанием посетить дом "Ночных звездочек".

— Ты купец? — мило улыбнулась женщина, разглядывая юношу, словно непонятный фрукт на базаре. Типа: что это такое, и главное, сколько это стоит?

— Нет, госпожа Грейла, — ответил тот, чуть склонившись в поклоне. — Я матрос.

Аккуратные брови то ли хозяйки, то ли управляющей борделем чуть дрогнули.

— Он не простой матрос, прекраснейшая, — промурлыкал его спутник. — Он очень богатый матрос.

— Вот как? — удивилась Грейла. — Это правда, или он преувеличивает как и все поэты?

— Если и преувеличивает, то не много, — Алекс взял себя в руки и так же мило улыбнулся, не спуская глаз с красивого лица женщины.

В уголках глаз уже проявились морщинки, кожа поблекла и не казалась упругой, шея одрябла, красивые глаза в окружении длинных ресниц смотрели холодно.

— Мой друг желал бы провести время с одной из твоих прекрасных девушек, — тихо проговорил Треплос. — После долгих месяцев в море он так стосковался по женской ласке…

— Милый друг, — женщина сузила глаза. — У меня не портовый бордель…

"Понятно, что не портовый, — про себя ухмыльнулся Александр. — Тут тебе не фастфут, не "Макдональдс", тут все эксклюзивное".

Повторив жест поэта, он сунул руку за пазуху и продемонстрировал на вытянутой руке витой браслет из тонкой золотой проволоки.

Глаза Грейлы вспыхнули, словно указатель в метро — "Проход разрешен".

С милой непринужденностью, она взяла золото.

— Думаю, мои девочки смогут оказать вам внимание.

— Я рад, — вернул ей улыбку Алекс.

— Но вы уйдете до наступления сумерек, — строго проговорила женщина. — Вечером у меня прием, на котором будут очень уважаемые люди.

— Конечно, госпожа! — вновь вступил в разговор Треплос.

— А ты, мой поэт? — обратилась к нему Грейла. — Тоже хочешь с кем-нибудь развлечься.

— Только с тобой, о прекраснейшая! — поклонился поэт, смахнув с головы парик. — Ибо ты, безусловно, самая яркая из ночных звезд.

Грейла звонко засмеялась, и тут Александр заметил, что в отличие от голливудской звезды у хозяйки нидосского борделя не хватает двух зубов.

— Ну, пойдем, не очень богатый матрос, — женщина протянула Алексу изящную маленькую руку с холеными пальцами и длинными, аккуратно подстриженными ногтями. — А ты, поэт, жди здесь. И сочини что-нибудь к моему возвращению.

— В тебе мое вдохновение! — вскричал Треплос.

— Я никак не могу определить, кто ты? — спросила Грейла, когда они вышли со двора. — У тебя радланский тип лица, но телосложением ты скорее ольвиец, и у тебя ольвийский меч. Вот только твой акцент не похож ни на один из тех, что я знаю.

— Мой дом очень далеко, госпожа, — любезно ответил Александр. — Я тонганин.

— Где это? — поинтересовалась женщина.

— На севере, — пояснил он. — За Ольвией.

— Ты проделал долгий путь, юноша, — покачала она головой, и тут внимательный Алекс разглядел в ее волосах тщательно закрашенные нити седины.

Парень пытался держаться непринужденно, но понимал, что на этот раз у него получается плохо. Проклятый гормон играл, словно сводный духовой оркестр на параде, как будто мстя за прошлое невнимание. Сердце бухало отбойным молотком.