Этот дервиш представляется мне истинным мистиком, просветлённым суфистом, десятилетиями следующим извилистым путём духовных исканий. Много лет он жил отшельником в горах и практиковал духовные упражнения, сначала под руководством наставника миршида, а когда тот умер, продолжал самосовершенствоваться в одиночестве. Неделями он ничего не ел, предаваясь размышлениям на духовные темы, придумывал разные истязания, чтобы смирить свою плоть. Его признали шейхом сразу в нескольких дервишских братствах. И он явно обладает спиритуалистическими силами. Я не однажды наблюдал, как он погружается в особое трансовое состояние, которое называется «халь» и делает удивительные пророчества.

Кенингсон рассказал, что несколько раз вёл продолжительные беседы с этим дервишем. Тот считал себя просветленным божественным светом и утверждал, что поднялся над уровнем какой-либо религии. Любая религия, по его словам, является пищей, годной лишь для детских желудков, и не удовлетворит взрослого – того, кто духовно вырос и познал истину.

– Он сказал мне, что выполнение религиозных обрядов необходимо правителям, чтобы удерживать в повиновение толпу, а истинный суфий свободен. Дела благочестия и благотворения совершаются отныне им не в силу предписаний закона, а из естественной потребности души. Мне это показалось очень правильным, ибо я думаю похожим образом. Поэтому я решил пригласить его на собрание нашего кружка.

Кенингсон также объяснил Лукову, что перед тем как явиться сюда дервиш держал длительный пост и делал многочасовые духовные упражнения.

Загадочный гость уселся на ковёр и принялся вытаскивать из сумы и раскладывать перед собой необходимые ему для проведения ритуала предметы – чашку из кокосового ореха для подаяния, огниво, какие-то камешки, пучки трав, амулеты. После этого он закурил трубку. Комнату заполнил аромат опиума. Прошло минут пять и у Одиссея слегка «поплыла» голова. После некоторого молчания дервиш что-то торопливо забубнил себе под нос, шамкая беззубым ртом. Кенингсон едва успевал переводить его слова. Чего-то он и сам явно не понимал, но старался не останавливаться.

Постепенно голос бесноватого вещуна становился всё громче, пронзительней и неприятней. То, что он верещал по сути было полным бредом сумасшедшего. Иногда он взвизгивал и махал перед собой руками, будто отгоняя духов.

Глядя на потухший взор привычного опиофага, Одиссей чувствовал себя обманутым. Несмотря на весь свой скепсис, в глубине души он ожидал чего-то другого. Да и по лицам других присутствующих было заметно, что все разочарованы. Взамен обещанных откровений просветленного отшельника они получили туманный и напыщенный набор слов.

– Я результат слияния с божеством и растворения в нем первоначальной личности. Теперь я голос Вселенной… Дыхание зефира полураскрывает чашечку цветка, но узловатую сердцевину старого дуба может расколоть лишь топор. Свет полон мелодий, он дрожит любовным опьянением. Но слепец читает ли в зеркале?

«И это всё?!» – Одиссею хотелось спросить у организатора сеанса. Но тут Луков заметил, что речь дервиша сделалась как будто стройней.

Оказывается, всё, что было до этого, являлось лишь погружением в трансовое состояние, тонкой настройкой перед медиумическим сеансом. Через некоторое время освобождённый от контроля сознания и волевого центра дервиш стал описывать всплывающие перед его внутренним взором причудливые картины. Он рассказывал о ещё не случившихся политических событиях, извлекая их из сферы собственного бессознательного, а может и из самого мирового эфира. И всё это с неподвижным, словно окаменевшим лицом. Застывший взгляд его был полон равнодушия и безучастия. На вопросы самых нетерпеливых медиум вначале отвечал неохотно или невпопад. Но постепенно состояние его менялось – по ходу сеанса дервиш приближался к очередному переходу.

Вскоре он стал более охотно общаться с публикой, рассказывая по просьбе зрителей такие подробности об их повседневной жизни, что сами задавшие вопрос, а также хорошо знающие их личные обстоятельства знакомые только диву давались. Дервиш охотно толковал сны, рассказывал, где найти выгодный заработок, как избежать грозящей опасности. Нужные факты он извлекал из прошло и туманного будущего с изящной лёгкостью. Лицо его оживилось. Ещё через десять минут оно приобрело большую подвижность слабоумного. Теперь от него можно было ожидать самой дикой выходки, какого-нибудь непредвиденного импульсивного действия. Дервиш будто привычно балансировал на краю помешательства. И именно в этот момент Одиссей тоже решился задать вопрос, который привел его в этот дом….

– Какая самая большая опасность мне угрожает? – выкрикнул он со своего места, чтобы его голос был услышан сквозь общий шум.

Дервиш вздрогнул, словно получил удар током, и повернулся всем корпусом в сторону Лукова. После чего стал ритмично раскачиваться из стороны в сторону и мычать. И всё это с закрытыми глазами. Так продолжалось минут пять не меньше. Но вот медиум открыл глаза и запустил руку в свою суму, из которой вытащил довольно устрашающего вида длинный нож. Он подозвал хозяина дома.

Какая-то впечатлительная женщина стала отговаривать Кенингсона: мол, сами видите, как опасно в данный момент приближаться к этому буйному бродяге.

– Благодарю вас! – бесстрашный археолог галантно поцеловал ручку даме. – Но вы напрасно беспокоитесь за меня, ведь я умею соизмерять долю риска в своих поступках.

Кенингсон подошёл и склонился к дервишу, выслушал его просьбу, после чего согласно кивнул. Затем с интригующим выражением лица объявил коллегам, что чародей требует немедленно принести ему живую курицу. Хозяйская кухарка тут же была отряжена за необходимой покупкой, благо лавка торговца всякой живностью располагалась тут же неподалёку – через улицу.