На скамеечке под навесом сидел, слегка раскачиваясь, глядя в пространство и беззвучно шевеля губами похожий на попугая-хохлоча типичный еврей с седыми аккуратно завитыми пейсами, крючковатым носом, круглыми пронзительно-грустными глазами — маслинами и длинной узкой бородой а-ля Хоттабыч. В ермолке и неопределенного фасона черном халате. Совсем без охраны, на удивление. Все же тут деньги должны быть в солидных для грабителей количествах.

Мы с Микалом перед лавкой спешились, передав поводья стрелкам.

— Что желает Ваше Высочество от старого еврея? — спросил меняла на языке франков, вставая и низко кланяясь.

— Разве вы меня знаете? — ответил я вопросом на вопрос, поправляя ножны меча.

— Весь город знает, что к нашей дюшесе* приехал племянник принц, который без пяти минут рей* Наварры. Могучий молодой красавец, который снимает на ночь сразу полтора десятка лучших в городе жриц любви и извращенно заставляет их мыться, — легкая улыбка скользнула по его пухлым губам. — Так чем вам, Ваше Высочество, может быть полезен старый Ёся?

— Я хочу поменять золото на серебро, достопочтенный Иосиф. Это возможно?

— Почему нет? Вы таки обратились по нужному адресу. Давайте пройдемте в лавку, не здесь же светить золото. Этот металл любит тишину и полумрак.

Меняла снова поклонился, достаточно низко, в пояс, и пригласил нас жестом проследовать внутрь лавки, из которой по этому же жесту выскочил громадный детина в кожаной кирасе. На голове его красовалась мисюрка* с арабской вязью по золоченому ободу без бармицы*, больше похожая на железную тюбетейку, из-под которой вырывались на свободу непокорные черные кудри. В руках он держал увесистую дубинку, окованную тремя железными кольцами, а на поясе висел короткий широкий меч. Ага… вот и охрана. Бейтар, епрть. Хорошо, хоть кланяется.

В лавке менялы под низким потолком с паутиной по углам действительно царил полумрак. Посередине стоял небольшой квадратный столик со столешницей из цельной доски. И два табурета под ним. В углу — большой плоский сундук. На нем маленький сундучок с полукруглой крышкой. На сундучке большая плоская шкатулка. На противоположной от двери стене висел простенький гобелен, изображающий скромно полураздетую Юдифь, держащая за волосы голову Олоферна. А что? Оригинально. Сюжет и для хозяина символический и церковь никак не придерется — так как сюжет БИБЛЕЙСКИЙ. За гобеленом, возможно, была еще одна дверь. Не для всех. В целом обстановка производила впечатление честной бедности.

Меняла подождал, пока я сяду. После чего заявил.

— Обычно я беру за обмен восемь долей из ста. Вас устраивают такие условия, Ваше Высочество? — и снова поклонился.

Я кивнул.

— Вполне. Хотя не скрою, что хотелось бы меньше платить за обмен.

— Это общее положение вещей в этой стране, — уверенно сказал меняла, как объявил «Сталинград» в преферансе.

— Понятно, — хмыкнул я, — и тут картельный сговор.

После меняла разложил на столе кусок зеленого сукна, на который я выложил из кошелька на стол трофейное золото — четыре золотых франка. Пояснил.

— Два мне поменять целиком на оболы*. И два — на денье*.

— Куда так много разменной монеты? — поднял меняла седую бровь.

— С девочками рассчитаться, — усмехнулся я, возвращая ему подколку про мои банно-половые извращения, — за баню.

Меняла никак не отреагировал на мою подколку. Снял с шеи маленький ключик на витой золотой цепочке и отпер им шкатулку, в которую, протащив монеты пальцами по сукну, собрал их, аккуратно уложил в шкатулку и запер ее. В общем священнодействовал.

Оценив манипуляции менялы с деньгами, я заподозрил, что через определенное время он сожжет в жаровне эту суконку и получит, таким образом, несколько граммов золота, оставившего свои частички на этой ткани. Для серебра у него, наверняка, другая суконка есть. Высокие банковские технологии средневековья.

Тем временем меняла повесил ключ обратно на шею, с которой снял другой ключ — побольше, на цепочке из серебра. Этим ключом он отпер сундучок, на котором стояла шкатулка. Забавно, но шкатулка была закреплена на крышке сундучка, и откинулась вместе с ней. Отсюда Иосиф вынул три кожаных мешочка вполне приличных размеров, на поясе такие не поносишь.

— Здесь, — положил он руку на два мешочка сразу — тысяча оболов, по пятьсот монет в одной таре. А тут, — он переложил руку на оставшийся мешок, — четыре сотни денье, откуда я еще заберу шестнадцать денье своей доли. Прошу, пересчитайте.

— Да я вам верю, — пожал я плечами.

— Напрасно, Ваше Высочество, — вздохнул меняла и осуждающе помотал головой. — В вопросах денег никому нельзя на слово верить, в том числе и самому себе. Деньги счет любят. У того кто их не считает, они не задерживаются.