Состоявшаяся вскоре конференция к. д. выдвинула требование «министерства общественного доверия», причем лидер партии Милюков заявил, что «министры, заслуживающие доверия Думы, могут оставаться, а остальные должны уйти». Понятно, что такое правительство было бы для левых кругов еще удобнее, чем «ответственное», которое еще «не созрело», а между тем правительство «общественного доверия» всецело зависело бы от партий и «общественности».

Вокруг этого лозунга стала развиваться пропаганда по всей стране. Пока эта самая «общественность» решила действовать «тихой сапой», имея в дальнейшем, конечно, «ответственное министерство», что являлось не чем иным, как государственным переворотом, ломкой существующего строя и превращения Верховной Власти, т. е. Государя Императора, в послушную марионетку «представителей народа», как это уже имело место на Западе, где монархи играют жалкую роль «статистов от политики». Думаю, что говорить о том, что эти «представители народа» ничего общего с народом не имели, не приходится. Это были послушные исполнители международного Заговора, люди, которые, говоря в Думе, комитетах, на банкетах, съездах и всевозможных собраниях красивые слова о патриотизме, благе страны и народа и обличая «темные силы» у Трона, на самом деле, как раз и были теми темными силами, которые медленно, но верно уничтожали все устои нашей государственности и в конце концов дружными усилиями погубили нашу Родину.

Но я забежал вперед. Вернемся к последовательному изложению событий. Государь, поручив командование армией Вел. кн. Николаю Николаевичу, не вмешивался в ход военных действий, ограничиваясь поездками в Ставку для ознакомления на месте. Посещал и фронт. Но все управление боевыми операциями оставалось в руках Великого князя. И несмотря на неудачи на фронте, популярность Николая Николаевича росла именно в оппозиционных кругах, которые видели в двоевластии Ставки и Правительства умаление прерогатив Верховной Власти, что являлось главной и неизменной целью этой «общественности». Великий же князь, ободренный таким успехом, стал принимать тон, приличествующий только монарху. В частности, на совести Николая Николаевича несмываемым пятном останется так называемое дело Мясоедова. Как было уже сказано раньше, неуспехи на фронте вызвали повсеместно разговоры об «измене» и шпионах. Ставке нужно было во что бы то ни стало найти объяснение этих неудач на фронте. И вот появилась эта возможность. Генерал Спиридович пишет об этом «деле».

«На второй день Пасхи, 21 марта, появилось в газетах официальное сообщение о раскрытом предательстве подполковника запаса армии Мясоедова и его казни. Снова заговорили об измене повсюду. Все военные неудачи сваливались теперь на предательство. Неясно, подло намекали на причастность к измене военного министра Сухомлинова. У него были общие знакомые с Мясоедовым. Кто знал интриги Петрограда, понимали, что Мясоедовым валят Сухомлинова, а Сухомлиновым бьют по трону… История с Мясоедовым, во всем ее развитии и разветвлении, во время войны, была, пожалуй, главным фактором (после Распутина), подготовившим атмосферу для революции. Испытанный на политической интриге, Гучков не ошибся, раздувая грязную легенду с целью внести яд в ряды офицерства. Время уже и теперь рассеяло много клеветы, возведенной на представителей царского времени, и чем больше будет время работать, тем рельефнее будет выступать вся моральная грязь величайшего из политических интриганов, господина Гучкова. Совершилась одна из ужасных судебных ошибок, объясняющаяся отчасти обстоятельствами военного времени, а главным образом политической интригой. Никаких данных, уличающих Мясоедова в измене, кроме вздорного оговора подпоручиком Колаковским, поступившим к немцам на службу по шпионажу – не было. С Мясоедовым расправились в угоду общественному мнению. Он явился искупительной жертвой за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии. Об его невиновности говорили уже тогда. Но те, кто создали дело Мясоедова, и, главным образом Гучков, те были довольны. В революционной игре против Самодержавия они выиграли первую и очень большую карту. На трупе повешенного они создали большой процесс с многими невинно наказанными и, главное, процесс генерала Сухомлинова, сыгравший в его подготовительной стадии едва ли не самую главную роль по разложению тыла и по возбуждению ненависти к Государю.

Но что же делала Ставка, раздувая дело Мясоедова? Ставка, слабая по особам ее представлявшим, шла навстречу общественному мнению. Слепая толпа требовала жертв. Слабая Ставка Великого князя их выбрасывала, не думая о том, какой вред она наносит Родине» (Ген. А. Спиридович «Великая Война и Февральская революция 1914–1917 гг.»). Вел. кн. Николай Николаевич, этот человек с «открытым и благородным лицом» (Данилов) несет ответственность не только за смерть совершенно невиновного человека, но и за многие тяжкие грехи, совершенные им. Все это мы увидим в дальнейшем изложении.

Теперь необходимо рассмотреть вопрос, который был одним из важнейших и который ускорил события, приведшие к «февралю» 1917 года. Я говорю о Распутине. Я уже говорил, как Распутин попал в милость Государыни и отчасти Государя. После того как только один Распутин мог помогать Наследнику Цесаревичу в периоды его мучительных кризисов ужасной болезни, Государыня, которая страдала из-за сознания, что виновницей страданий сына является Она сама, уверовала раз и навсегда в святость Распутина. Кто же был этот Распутин? Распутин был крестьянином из села Покровского, находящегося между Тюменью и Тобольском. Он был женат, имел трех детей и был зажиточным крестьянином. Ничем в то время он не отличался от своих соседей. Говорили, что в детстве он был несколько склонен к мистицизму, слышал какие-то «голоса» в соседнем лесу, но потом все это прошло и он зажил, как обыкновенно живут сибирские крестьяне: в достатке, любил выпить, прилежно работал в поле и не помышлял, очевидно, о каких-либо переменах в своей жизни. Так продолжалось до 34 лет его жизни.

В 1905 году крестьянин Дмитрий Печёркин, который уже много лет странствовал по всей России, посещая монастыри, убедил Распутина сделаться странником. Григорий Распутин внял его убеждениям и отправился с ним по святым местам. Они были на Афоне, в Иерусалиме, Киеве, а затем появились в Петербурге. Встретившийся с Распутиным в то время епископ Феофан говорит о нем, как о благочестивом страннике. Этот же епископ Феофан ввел Распутина в некоторые дома Петербургского «света», где он произвел очень благоприятное впечатление. Распутину пришлась эта новая для него жизнь весьма по вкусу, и когда Печёркин звал его в дальнейшие странствования, Распутин наотрез отказался. Надо сказать, что в то время (примерно в 1907 году) многие представители высшего света увлекались и оккультизмом, и спиритизмом, и всякими другими «исканиями», что, конечно, не выходило за пределы поверхностного влечения или моды скучающих от безделья снобов. Таким же образом Распутин попал в дом Великого князя Петра Николаевича, а затем и к Николаю Николаевичу. Их жены, сестры Анастасия и Милица Николаевны тоже увлекались «духовными» вопросами и «духовность» Распутина им была по душе. В то время обе черногорки были еще в дружбе с Государыней Александрой Федоровной и они и ввели в Царскую Семью Григория Распутина.

Говоря о Распутине, нужно сказать, что от природы он был не глуп, хитер и он сразу сообразил, что для него выгоднее всего сохранить все свои повадки, носить крестьянскую одежду и говорить на каком-то крестьянском наречии, внося в него какие-то, вряд ли для него самого понятные, отрывки из «писания» (как он объяснял), непонятные выражения, часто без сказуемого или подлежащего, что многим казалось «пророчеством», а для людей, более трезво относящихся к нему, плутовством хитрого мужичонки. Я уже писал, что помощь, которую он оказывал несчастному Алексею Николаевичу, дала ему возможность прослыть «чудотворцем» в некоторых кругах столичного общества. У него появилось много почитателей и почитательниц. Распутин в кругу этих людей часто, как настоящий мужик, напивался, хвастался близостью ко Двору и, что, к сожалению, свойственно не только русским мужикам, безобразничал – пускался в пляс, не стеснялся в «выражениях» и не вел себя, конечно, аскетом. К тому времени он опять предпринял поездки по святым местам, но уже в обществе своих «почитательниц». Излишне говорить, что эти «почитательницы» были искательницами приключений или свято верящие в «благодатность Григория Ефимовича», как верила в него Анна Вырубова. И тут-то и началась свистопляска вокруг Распутина. Очень многие непорядочные и недобросовестные люди, желавшие легко и быстро сделать карьеру, пытались использовать его, другие, наоборот, стараясь всячески дискредитировать Царскую Чету, вовлекали Распутина в кутежи в известных ресторанах и потом рассказывали об этом urbi et ortoi. А для «передовой и прогрессивной» общественности это было манной с небес. Именем Распутина эти подлинные темные силы воспользовались так умело, что даже весьма солидные и вполне порядочные люди стали верить, что Распутин «при помощи Царицы смещает и назначает министров, митрополитов и генералов, установил связь с немецкими шпионами и является подлинным правителем России, игнорируя слабовольного и неумного Царя». Ведь могла же записать в свой дневник З. Гиппиус (жена Д. Мережковского), у которой был общественно-политический салон (как и перед «великой» французской революцией, эти салоны сыграли самую гадкую роль в распространении всяких злостных сплетен и клеветы), «в перерывах беспробудного пьянства и разврата, Гришка правит Россией» (З. Гиппиус «Синяя книга. Петербургский дневник 1914–1918 гг.»).

Все эти мерзкие слухи распространялись и в Петербурге и Москве, причем Императорская Фамилия, за исключением очень немногих, как, например, благородного и гуманного Великого князя Константина Константиновича, его брата Дмитрия Константиновича и еще нескольких, принимала в этом живейшее участие. Даже Вдовствующая Императрица Мария Федоровна и сестра Государыни Великая княгиня Елизавета Федоровна не составляли, к сожалению, исключения. В особенности же старались в этом «черногорки» (black women, как называла их Государыня) и Великая княгиня Мария Павловна Старшая. Салон княгини З. Юсуповой, матери Феликса, который убил Распутина, не отставал от великокняжеских салонов. Одной из модных тем всех этих салонов было глупейшее утверждение, что Государыня, как немка, хочет сепаратного мира. Об этом говорили не стесняясь, забыв все приличия и элементарную порядочность. Французский посол Морис Полеолог пишет в своей книге по этому поводу: «В течение 10 месяцев, что я бывал в русском обществе, больше всего меня поразила свобода, или, лучше сказать, бесцеремонность, с какой говорилось об Императоре и Императрице. Несчастная женщина не заслуживает ни в коем случае этого обвинения, о котором Она знает и которое приводит Ее в отчаяние. Александра Федоровна никогда не была немкой, ни душой, ни сердцем. Основа Ее натуры стала совершенно русской, и я никак не сомневаюсь в Ее патриотизме. Она любит Россию горячей любовью. У нее личное отвращение к Императору Вильгельму» (Морис Палеолог «Царская Россия во время Великой Войны»).