Уже по этим обстоятельствам мы видим, как легко Алексеев, Рузский и другие генералы освоились с мыслью о необходимости настаивать на отречении в дни 1-го и 2-го марта 1917 года.

Но это еще не все, что можно поставить в обвинение генералу Алексееву. Помимо заговоров, о которых он знал и в каковом из них предполагал принять участие, остается вопрос, который сыграл решающую роль в событиях февраля 1917 года. Я говорю о Петроградском гарнизоне. По этому поводу есть очень много свидетельств. Я приведу свидетельство человека, который отнюдь не был так уж привержен к тому представлению о верноподданнических чувствах, которые были так близки таким людям, как генерал Келлер, Хан Нахичеванский и адмирал Русин. Я говорю об адмирале Бубнове и его книге «В Царской Ставке». Пишет он об этом подробно. «Верховное командование несомненно знало о нарастании революционного настроения в столице. Об этом его постоянно осведомляли тревожные донесения охранного отделения, в которых прямо говорилось о том, что близится революция. О том, что генерал Алексеев это сознавал, видно из того, что незадолго до начала революции столица и прилегающий к ней район были выделены в особую область, во главе которой был поставлен главноначальствующий генерал.

На эту, особо ответственную в данных серьезных обстоятельствах, должность был, однако, назначен никому неизвестный и ни чем себя не зарекомендовавший, заурядный генерал Хабалов, который, не отдавая себе отчета в положении, вероятно, из карьерных соображений, не решался докучать Ставке какими-либо своими требованиями, и довольствовался там, что имел.

Между тем, подведомственный ему гарнизон столицы состоял лишь из запасных батальонов гвардейских полков, казачьего второочередного полка и нескольких сот юнкеров и курсантов разных военных училищ и курсов.

В 1916 году запасные батальоны были укомплектованы главным образом солдатами старых сроков службы, семейными, давно уже потерявшими понятие о воинской дисциплине, и сами были чрезвычайно благоприятным “материалом” для возбуждения, а никак не для усмирения беспорядков; при этом почти все, – к тому же совершенно недостаточные числом, офицеры этих батальонов, – призванные так же из запаса, принадлежали к радикально, и даже революционно, настроенным слоям русского общества; они именно и увлекли в критический момент запасные батальоны на сторону революции и тем обеспечили ей успех.

Таким образом в распоряжении генерала Хабалова для подкрепления, в случае надобности, столичной полиции не было никаких других надежных боевых частей, кроме нескольких сот юнкеров и курсантов.

Как же случилось, что верховное командование не озаботилось назначить в состав гарнизона столь жизненно важного центра для успешного хода войны, каковым была столица, достаточное число надежных кадровых войсковых частей?

Нам в Ставке было известно, что Государь высказывал генералу Алексееву пожелание об усилении Петроградского гарнизона войсковыми частями из гвардейского корпуса, бывшего на фронте; но, как всегда, раз вверив генералу Алексееву верховное оперативное руководство, Государь не считал возможным на этом своем правильном пожелании настаивать; однако на этом энергично настаивал командир гвардейского корпуса генерал Безобразов во время одного из своих приездов в Ставку, незадолго до начала революции.

Все же генерал Алексеев не принял это требование во внимание, ссылаясь на успокоительные заверения петроградских властей и на то, что в Петрограде все казармы заняты запасными батальонами, так что негде будет разместить, особенно в зимнее время, войсковых частей, посылаемых с фронта для усиления гарнизона столицы.

Ссылка на переполненные казармы, когда шла речь о столь важном вопросе, как усиление столичного гарнизона, не может рассматриваться иначе, как совершенно несостоятельная отговорка. Мало ли было в Петрограде разных других помещений, кроме казарм, в которых могли бы быть помещены войска, посланные с фронта; да, наконец, можно было бы, если бы это понадобилось, произвести некоторые “уплотнения” населения, которое до сих пор ни в какой еще мере не испытывало на себе неудобства войны.

Какова же была действительная причина такой непредусмотрительности и необдуманности генерала Алексеева в столь важном вопросе усиления гарнизона столицы?

Вдумайся он в этот вопрос и “болей за него душой”, он не мог бы не озаботиться ненадежностью запасных батальонов и недостаточностью заверений такого человека, каким был Протопопов.

Почему же он не вывел из этого неоспоримо напрашивающихся заключений и не принял соответствующих мер?

То, что генерал Алексеев не предусмотрел столь очевидной опасности, как революция, которая угрожала его оперативному замыслу, и не принял против этого соответствующих мер, значительно умаляет его полководческие способности и лежит на его ответственности» (А. Бубнов «В Царской Ставке»).

Адмирал Бубнов очень мягко говорит о том, что Алексеев не предпринял ровным счетом ничего, чтобы заменить ненадежные части Петроградского гарнизона дисциплинированными войсками. Он говорит, что Алексеев «не болел душой» в этом важном вопросе, что непринятие мер «умаляет его полководческие способности» – все это ничего не говорящие фразы. Несколько позже мы увидим, что столь заботливо выбранный Алексеевым его заместитель ген. Гурко, так же как и Алексеев, ничего не предпринял в этом отношении, и, даже хуже, осмелился не выполнить повеления Государя. А Протопопов, которого Бубнов обвинил в том, что он заверял, что все в порядке, как раз и докладывал Государю о настроениях Петроградского гарнизона и о том, что положение в Петрограде «является угрожающим». На основании этой информации Государь повелел ген. Гурко убрать из столицы ненадежные части и заменить их гвардейскими частями с фронта. Иван Солоневич со свойственной ему прямотой говорит, что, собственно говоря, соответствует действительности: «Генералы не могли найти места для запасных батальонов на всем пространстве Империи. Или места в столице Империи для тысяч двадцати фронтовых гвардейцев.

Это, конечно, можно объяснить и глупостью, это объяснение наталкивается, однако, на тот факт, что все в мире ограничено, даже и человеческая глупость. Это была измена. Заранее задуманная и заранее спланированная. И вот тут-то Государь Император допустил роковой недосмотр: поверил генералам Балку, Гурко и Хабалову. Итак, все фигуры на шахматной доске заговора – самого трагического и, может быть, самого гнусного в истории человечества, были уже расставлены. С самых верхов общества была пущена в самый широкий оборот клевета о Распутине, о шпионаже, о вредительстве – клевета, которую даже и Пуришкевич самоотверженно развозил по фронтам. Вся гвардия была заблаговременно убрана из столицы. Гвардия была заменена “маршевыми батальонами”, для размещения которых не нашлось, видите ли, места во всей России.