Но господин Петрус Магни прочел и изучил указ ленсмана заблаговременно, еще в субботу. В указе говорилось, что на последнем тинге уезда Упвидинге было решено объявить вне закона беглого крестьянина, лесного бродягу, по имени Рагнар Сведье из Брендеболя, прихода Альгутсбуда, каковой был уличен на месте преступления, за что невозбранно никому изловить его в лесу и зарыть живьем без суда и следствия.

Указ ленсмана велено было читать в альгутсбудской церкви три воскресенья кряду, и господин Петрус Магни мог за это время выучить его наизусть. Когда пастор читал указ в первый раз, в мыслях у него было письмо, полученное им в прошлом месяце от дорогого друга, пастора Тидеруса из Веккельсонга; друг в конце письма призывал его молиться, и это дало ему силы выполнить свой долг.

В четверг после оглашения указа в церкви к ленсману Оке Йертссону пришел крестьянин из Гриммайерде и сказал, что напал на след, ведущий к тайному воровскому логову в лесу. Он выслеживал куницу по первой пороше возле трясины Флюачеррет. На краю трясины он увидел дымок и решил подойти ближе, чтобы разузнать, кто это там развел огонь. Тут он увидел между корнями поваленного дуба дыру, похожую на вход в землянку. На снегу виднелись следы, ведущие в землянку и из землянки. Ходили слухи, что Блесмольский вор при жизни скрывался в этих местах, и доносчик понял, что нашел его логово. Он сказал, что сделал зарубки на этом месте и может кому надо указать его.

Ленсман решил незамедлительно проверить догадки крестьянина. Если это на самом деле была землянка лесного вора, то нетрудно догадаться, что его дружок Сведье до сих пор скрывается в этом воровском логове.

Ленсман Оке Йертссон назначил встречу с доносчиком на рассвете следующего дня и упредил своих людей. Он послал за палачом Хансом из Ленховды и велел также двум присяжным — Уле из Кальваму и Монсу из Хёгахульта — идти с ними в понятых. Вместе с ленсманом и его двумя батраками набралось двенадцать вооруженных людей.

В пятницу на рассвете они вышли из Гриммайерде и направились в сторону озера Мадешё. Солнце на восходе было багрово-красное, сизо-черные облака бежали по небу, хотя погода была тихая.

Снега в лесу было мало, и, хотя прошлой ночью подморозило, день обещал быть теплым.

Перед постом выпало много снега, а вслед за своим братом снегом пришел мороз — злой, колючий. Снег выпал до наступления мороза, и потому земля промерзла неглубоко.

На свежем снегу видны были все звериные тропы в лесу. Ничто живое не могло выбраться из своего убежища, не оставив следа. Снег рассказывал, как искал замерзшие ягоды в брусничнике тетерев, как скакал у кустов заяц, как петляли вокруг стволов лиса и куница. Голая земля была немой пособницей обитателей леса и помогала укрывать лесные тайны, а снег кричал о них преследователям.

Снег мог рассказать и о том, где прошел одинокий человек из леса. Потому Сведье не уходил далеко от землянки. Он выходил только проверить капканы на зайцев в рощице на болоте. Силки, расставленные меж свежесрубленных осинок, поставляли ему жаркое. Каждое третье или четвертое утро, проверяя силки, он находил зайца в капкане. Зайцы обгрызали кору с осин до самого луба, ободранные стволы и ветви лежали распростертые на земле, словно выбеленные солнцем скелеты.

Остальное время он сидел в землянке. Когда приходилось идти к ближнему роднику за водой, он на обратном пути старательно заметал свои следы. Он все время боялся, как бы не забыться случайно и не оставить след.

Наступил канун рождества, в лес пришла зима. Мороз обнял землю первым крепким объятием, но сразу подступиться к ней он не смог — она была окутана плотным, теплым покровом. Трясина Флюачеррет раскинулась просторным бугристым снежным полем, но замерзнуть она еще не успела — под снегом притаились черные и мягкие бездонные топи. Тихая и пустынная, лежала в эту пору большая трясина, сумерки рано спускались над ней, сжалившись над ее одиночеством. Сухой, увядший тростник шуршал и выл на ветру. По вечерам не слышно было плача чибисов и курлыканья журавлей. А в снегу на мшистых кочках алыми каплями горели ягоды клюквы.

Человек из леса спал в своей землянке долгими декабрьскими ночами, закутавшись в теплые овечьи шкуры; иногда он просыпался от холода. Мороз подбирался к нему из земли, леденящий, мозглый, как дыхание гадов с холодной кровью, и это дыхание земляного пола касалось его лица. На потолке и стенах искрилась крупичатая наледь. Всю ночь он то и дело подбрасывал поленья в очаг, не давая огню погаснуть, но не мог уберечься от холода. Даже днем он начал разводить огонь очаге, хоть и боялся, как бы не было заметно дыма.

Но не только из-за сильного мороза он поддерживал огонь по ночам — он боялся незваных ночных гостей из леса.

Когда он сидит вечерами у очага, когда головни догорают и рассыпаются в уголья, когда пламя больше не освещает землянку, когда в очаге только поблескивают искры и чадит дымок, она может подкрасться к нему. Когда уголья в очаге чернеют и гаснут искры одна за другой, когда он уже почти заснул, когда он на пути отсюда, она может подобраться к нему. Она станет обвивать его своими волосами, сядет к нему на колени, станет прижиматься к нему мягкими круглыми бедрами, дразнить его теплом своего тела: «Я буду твоей суженой!»