— Ты, Иван Никитич, и вы, ребята, только приведите коров в сохранности, и душевная будет вам благодарность от всего колхоза… Хотел еще что-то сказать, но забыл…

— Алексей Иванович, да и будет говорить… — стала останавливать председателя колхоза бабка Нефедовна. — И так говорил много и хорошо… Гаврюша, — поманила она Гаврика, — пойди на минутку ко мне!

Опираясь на палку, она встала и, обнимая подошедшего к ней Гаврика, взволнованно сказала:

— Ты, Гаврюша, очень похож на моего сына, хоть вы и троюродные. Он тоже пошел спасать товарища и сложил голову. Езжай, Гаврюша, в дорогу, а за Нюськой я сама догляжу. С ручательством догляжу.

По дороге из правления колхоза Миша Самохин и Гаврик Мамченко говорили о многом… Друзья выражали удивление, как это они до сих пор не знали, что крикливый, горячий человек плотник Опенкин был правильным стариком?! Они не споря договорились, что бабка Варвара Нефедовна самая ответственная и самостоятельная старуха. И председатель колхоза трудовой человек, о колхозе сильно беспокоится.

— Миша, а ты заметил, что наши мамки пошли в степь, как подружки? — оживленно спросил Гаврик.

— Держат одна другую за руку, — улыбнулся Миша.

В этот вечер Миша и Гаврик засыпали с волнующей мыслью о том, чтобы завтрашний день приходил как можно скорей!

Восход солнца застал Ивана Никитича, Мишу и Гаврика на станции, в товарном поезде. Было безветренное утро. С пепельно-синего залива тянуло ровной прохладой.

Ленивый дым, выходивший из подземных очагов, обтекал долгий суглинистый холм, спускавшийся к илистой речке, поросшей поблекшим камышом. В этом дыму домик с темно-зелеными ставнями казался игрушечным. На крыльце его толпились женщины.

Иван Никитич, сложив багаж в углу пустого вагона, стоял вместе с ребятами около приоткрытой двери и говорил:

— Поглядите, колхозницы нас провожают. А с чем встречать будут? Вот об этом, ребята, нам надо помнить каждую минуту и секунду.

Старый плотник часто ощупывал боковые карманы своего короткого полушубка, взыскательно осматривал багаж, такой пустячный, что опасаться за него особенно не приходилось: мешок и две сумочки с заплечными тесемками.

Миша за дни совместной работы с плотником ни разу не замечал за Иваном Никитичем беспричинного беспокойства и теперь старался понять: что могло угрожать их пожиткам в этом пустом вагоне?

— Миша, погляди — поедем-то на «ФД», — указывал Гаврик в ту сторону, где в голове длинного состава сердито паровал красноколесный, мощный, собранный для быстрого бега паровоз. — Рванет — и «прощай, любимый город», — многообещающе подмигнул Гаврик, сменивший черную кепку на серый, с белой овчинной оторочкой треух.

Миша усмехнулся, предчувствуя минуту, когда раздастся свисток главного, потом зовущий вперед гудок паровоза и колеса начнут отбивать: «Пошли-пошли, пошли-пошли».

Усмехнулся и старый плотник, но сдержанно, и Миша сейчас же постарался согнать со своего лица усмешку.

На откосе насыпи с фонарем в руке стоял молодой кондуктор. К нему неторопливо подошел главный — седоусый человек с одутловатым выбритым лицом и придирчивыми глазами.

Он спросил молодого:

— Что за люди у тебя?

— Так это ж земляные поселенцы, пострадавшие, — махнул молодой на суглинистый холм, где когда-то было село и где теперь была развороченная пустошь, затянутая дымом, выходящим из-под земли.

— Кто сажал?

— Сам начальник вокзала и какой-то майор.

Главный, найдя нужным подойти к вагону, направился к нему той шаткой походкой, которой ходят моряки и железнодорожники.

— Что в мешке? — спросил он, кося взгляд в угол вагона.

— Можно, товарищ начальник, показать, — охотно ответил старик и стал показывать.

— А в сумках? — подернул сивыми усами главный.

— Можно и сумочки перетрусить.

Миша кинулся развязывать сумочки с харчами, а Гаврик, изломив темные брови, неприязненно следил за строгим главным.

Когда осмотр багажа закончился, между главным и плотником состоялся короткий бессловесный разговор.

Главный кивнул на суглинный скат в котловину.

Иван Никитич головой поддакнул.

Главный потянул сивый ус книзу.

Иван Никитич погладил свой морщинистый бритый подбородок.

Закинув толстые руки за спину, главный, покачиваясь, пошел вдоль состава.

Иван Никитич, присматриваясь к своим маленьким, с короткими голенищами сапогам, неслышно зашагал по вагону.

— Ох же и надоедливый этот главный, — засмеялся Гаврик.

Старый плотник предостерегающе заметил Гаврику:

— Очень ты непоседлив. Главный свое знает. Посмотрим, как ты свое сделаешь.