– Клади пушку на пол, – взвизгнул Четвериков.

– И ты тоже клади, – сказал Хомяков, теперь уже открыто направляя дуло в профессорскую голову. – Мое предложение такое: давай одновременно положим пистолеты на пол, отойдем в сторону и поговорим. Как тебе?

– Идет, – кивнул Рудольф Михайлович.

Медленно и осторожно пистолеты были положены на пол. Потом так же медленно противники сделали несколько шагов в сторону от лежащего оружия и остановились напротив друг друга.

– Наверное, имеет смысл о многом поговорить? – тихо сказал Хомяков.

Профессор кивнул и вопросительно уставился на генерала:

– Ну, давай спрашивай, ты первый.

– Так ты все-таки пробовал изготовить зеркало по формуле амальгамы от этих детей? – Александр Валентинович заинтересованно посмотрел на Четверикова.

– Ну конечно, я же говорил! – Тот пожал плечами.

– А знаешь, почему ничего не получилось? Потому что то, что привезли в Москву эти мальчики, – фальшивка, а никакой не рецепт амальгамы. Мы тебя на эту фальшивку ловили. Уж больно активно ты стал докапываться до тайны, а мы никак не могли понять, кто это. Думали, ты просто тихий сумасшедший маньяк, любитель молоденьких девочек, садист и убийца. А оказалось, коварный враг, подбиравшийся окольными путями к древней тайне, к которой тебя и на версту подпускать нельзя.

– А ты кто такой, что знаешь, кого можно к тайне подпускать, а кого нельзя? – нервно дернул рукой Рудольф Михайлович. Хомяков, вместо ответа, сунул руку в карман и вынул оттуда блестящий металлический жетон. Золотой лев, изображенный на жетоне, держал в одной лапе меч и весело скалился. – Ты – Хранитель? – удивился профессор, критически оглядывая тучную фигуру генерала.

– А что, не похож? – Хомяков улыбнулся своей фирменной «чеширской» улыбкой и добавил: – И я очень хорошо знаю, что ты хочешь найти здесь, в этом подвале.

– Ваш Совет Десяти уже ничего не может. Вы утратили древние знания и только выполняете какую-то держимордовскую функцию: не дай бог, кто-то что-то разведает о секретах зеркал. Глупцы! Неужели вы думаете, я один подобрался так близко? И почему это вы считаете, что лучше всех знаете, как должно быть? Почему это вы можете убивать людей ради каких-то, только вам понятных, целей, а я нет?

Хомякову вдруг вспомнилась небольшая квартира на окраине города Горького, тусклый свет маленькой лампы на бедной кухне и тихий картавый голос развенчанного академика и бывшего трижды Героя Соцтруда: «Я убежден, что такая арифметика неправомерна принципиально. Мы слишком мало знаем о законах истории, будущее непредсказуемо, а мы – не боги. Мы, каждый из нас, в каждом деле, и в “малом”, и в “большом”, должны исходить из конкретных нравственных критериев, а не абстрактной арифметики истории. Нравственные же критерии категорически диктуют нам – не убий!»

Слова эти прозвучали в голове Хомякова мощным набатом, и он даже несильно встряхнул головой, чтобы посторонние мысли не лезли в голову. Он еще раз взглянул на Четверикова и сказал насколько мог спокойно:

– Рудольф Михайлович, не кипятись. Совет Десяти целое тысячелетие только тем и занимался, что охранял тайну от таких маньяков, как ты. Мы – не ученые, мы действительно полицейские, или, как ты говоришь, держиморды. Но даже представить страшно, что ты мог бы натворить, получи в руки одно из тех зеркал или рецепт их изготовления.

Разговор прервал глухой стук. Четвериков рассмеялся:

– Видишь, как качественно раньше все делали? Не могут твои барбосы вслед за тобой сюда пройти. Либо двери, либо стены ломать надо.

– И не переживай, сломают, – удовлетворенно кивнул Хомяков, услышав отдаленный визжащий звук спецназовский циркулярки. – Скажи мне, зачем ты сюда пришел? Ты же отлично знаешь, что зеркало Гитлера уже давно утратило силу.

– А с пацанами что делать будешь? – Рудольф Михайлович вдруг изменил тему разговора и заинтересованно посмотрел на Хомякова. Генерал неопределенно пожал плечами. – Слушай, а может, девку мне отдашь, а? А я тебе – все мои наработки. Ей-богу, не жалко, очень уж хороша!

– Пацанов, наверное, придется как-то устранять, – задумчиво пробормотал Хомяков. – Ну, про девчонку я даже комментировать не буду, а что касается твоих наработок, так практически все твои наработки мы и так знаем. – Хомяков улыбнулся. – Ну и самое главное. Здесь не ты условия ставишь, а я.

– Да ладно! – делано всплеснул руками Рудольф Михайлович. – А что же тогда мы здесь, в этом подвале, делаем, как ты думаешь, Саша? И что же ты меня про гитлеровское зеркало спрашиваешь? А хочешь я тебе расскажу, что мы здесь делаем? И хочешь открою тебе то, что тебе просто не может быть известно, а?

– Ну, давай открывай. – Хомяков улыбнулся, но как-то натянуто.

– Э, нет! Давай договариваться. Я тебе открываю сокровенное знание, а ты меня отпускаешь на все четыре стороны!

– А если я все это знаю?

– Слушай, ну мы же серьезные люди. Никто никого за лоха держать не собирается. Мы же честно играем. Давай соглашайся, а то твою девку сейчас потребую.

– Дорогой, ты хотя бы в общих чертах проанонсируй свой товар, а то еще за многих других девок рассчитываться придется, – хмыкнул Хомяков.