– Дерьмо! Чёртово, дурацкое дерьмо!
– ругалась я, когда упала на последнее свободное место в электричке, потому что не могла больше удерживать напряжение в животе. У меня было желание выпрыгнуть из моего тела. Пожилая женщина передо мной, которая балансировала свою закупочную корзину на коленях и схватилась за ручку обоими руками, посмотрела на меня с упрёком и пробормотала что-то с укоризной. Но слово "невозможно" она сказала громко и ясно, чтобы каждый услышал.

– Заботьтесь о своём собственно дерьме!
– вырвалось у меня. Но на самом деле я имела в виду совсем не её. Я имела в виду Леандера. Заботься о своём собственно дерьме, Леандер фон Херувим, ты производишь его достаточно. Но оставь меня пожалуйста в покое.

Уже по дороге домой, чувство воодушевления, которое пока сопровождало каждую паркур-тренировку, а также потом держалось ещё четыре, пять часов, начало улетучиваться и уступило место тупому предчувствию. От угла улицы к углу мои шаги становились медленнее и я застала себя за тем, как смотрела на витрины, ничего при этом не видя, что меня бы заинтересовало. Я тянула время, но чем дольше я мешкалась, тем весомее и более окончательным становилось плохое чувство, пока я не стала двигаться, как будто у меня на руках и ногах висели свинцовые гири.

Даже сияющее, голубое, вечернее, весеннее небо и мягкий ветерок, который дул на улочках - погода, которая обычно окрыляла меня, ничего не могло в этом изменить.

Дома будет неприятно, к этому я должна была быть готова. С другой стороны то, что меня там ожидало, не было ничем новым и я в принципе ничего нового не сделала, а "только" без разрешения занялась паркуром. При этом я даже получила для него основное разрешение, хотя ранее несколько раз тайком тренировалась. Для моих родителей это должно быть было двойное злоупотребление доверием.

Мне не нужно было дурачить себя, это было хуже, намного хуже, чем раньше. Но в тайне я надеялась на хороший поступок Леандера. Он должен был осознать, что зашёл слишком далеко и что-нибудь предпринял, что настроит моих родителей к примирению.

Пока он в решающие моменты всегда понимал, что было правильно, а что нет, и иногда даже спасал мою шкуру. И в этот раз он поступить также. Он просто должен!

Но как только я повернула ключ и зашла в коридор, я почувствовала, что мои надежды были напрасны. Было слишком тихо. И слишком темно. Из папиного подвала с трупами не проникало света, это означало, что он был наверху в квартире, с мамой, чья Alfa Romeo стояла во дворе.

Они ждали меня там, вдвоем. Я остановилась. На один момент у меня появилось искушение сделать ещё круг, обойдя квартал. Но чем больше времени проходило, тем сильнее они распыляться со своей взбучкой. Поэтому я стиснула зубы и промаршировала в квартиру, где было также темно и тихо, как на лестничной площадке. Моё сердце всё ещё болезненно сжималось, когда я приходила домой, и не раздавалось никаких шажков собачьих лап на гладких деревянных досках, но Могвай сейчас тоже не смог бы меня спасти.

– Привет, я вернулась!
– крикнула я. Никакой реакции. Но они были здесь, я это чувствовала. И что теперь? Может попытаться закрыться в своей комнате? Нет, это было глупо и всё равно ничего не принесёт.

Я не натворила такого большого дерьма, как они думали, но я сваляла дурака и лучше встретиться с неизбежным. Я ещё никогда не была трусихой. Тем не менее, мне стало почти плохо, когда я открыла кухонную дверь и посмотрела в потемневшие лица мамы и папы.

– Я только тренировалась с моими ребятами. Больше ничего. Только занималась спортом, - начала я быстро защищаться, прежде чем один из них мог меня атаковать.
– Это ведь не преступление, не так ли?

– Это нет, - ответил папа ледяным голосом и подвинул кошелёк, который лежал под его рукой, на середину кухонного стола. Мамин кошелёк, тёмно-фиолетовый с розовыми швами.

Я посмотрела на него непонимающе, в то время как папиных губ почти больше не было видно, мамины надулись, один из её многих предвестников перед тем, как начнутся рыдания.

– Зато вот это.

– Что, "вот это"?
– спросила я слабо.
– Цвет? Да, это преступление, я тоже так считаю.

– Люси!
– прогремел папа так громко, что я, испугавшись, отпрыгнула назад. Мама тоже вздрогнула.
– Проклятье, Роза, нам нужно было дать ей другое имя, Люси звучит всегда мило, даже если выкрикиваешь его, а она в последние недели и месяцы не милая! Совершенно не милая!
– Я сделала ещё один осторожный шаг назад, потому что из папиного рта, при крике, вырывались фонтаны слюней. Он не привык к этому. Папа почти всегда оставался тихим и прежде всего он почти всегда выражался изысканно.

Только что он прозвучал прямо таки нормально, как и любой другой отец, а это напугало меня больше, чем тот факт, что я не знала, о чём он говорил.

– Почему ты это делаешь, Люси? Для чего тебе нужно столько много денег? Что ты на них покупаешь?
– спросила мама сдавленным голосом. Её голос звучал так, будто она плакала, и не только десять минут. Возможно даже всё время после обеда.

– Я ... ничего. Я ничего не покупала. Вообще какие деньги?
– Ах, чёрт, зачем я спрашивала? Собственно я точно знала, что здесь происходило. Из маминого кошелька должно быть были взяты деньги и скорее всего не только пять или десять евро.