На балконе стоял сосед с авоськой, которую он приволок в надежде получить от нас хотя бы десяток бутылок. Он стоял в глубочайшей прострации, оглядывая залежи бутылок и не веря свалившемуся на него счастью. На внешние раздражители не реагировал.

Так, наверно, себя чувствует кот, случайно попавший в цех готовой продукции колбасного завода. Ни гав, ни мяу, только тупой ступор сознания, которое не могло вместить такого критического объема счастья.

Он молча повернулся.

Посмотрел сквозь меня.

И ушел, не взяв ни одной бутылки, оставив нас гадать о непостижимости человеческой души и хрупкости психики.

Он приехал только на следующий день. На бортовом «уазике». Он был трезв, сосредоточен и быстр. За рекордно короткое время загрузив кузов, он накрыл его брезентом и отметив, что никто из дворовых собутыльников не попалил его, отчалил в направлении пункта приема стеклотары.

Работают у нас тут гастарбайтеры. Судя по всему — экстремалы, поскольку ну какого нормального гастарбайтера понесет к Полярному кругу? А? Вот и я говорю — экстримгастарбайтеры.

Намедни один из них красил забор, Том Сойер, блин, среднеазиатский. (Марк Твен, прости.) Но работа почетная, непыльная, а главное — творческая. Это сразу было понятно при взгляде на это почти черное, просто нереально одухотворенное лицо. Наверно, гастарбайтерова муза сидела на плече и водила его рукою, иначе откуда было взяццо такому задору в каждом взмахе кисти?

Как Микеланджело ваял свои творения, так и Саид создавал свою нетленку. А что это была нетленка, можете и не сомневаться. А все потому, что выбор краски доверили Саиду.

Никто не сказал:

— Ты, Саид, возьми зеленую краску и покрась забор.

Не-е-ет! Сказали так:

— Ты, Саид, возьми краску какую-нить покрасивее и покрась.

Свобода выбора вскружила бедному азиатскому парню голову. Ведь выбор краски «покрасивее» — это очень широкое поле для фантазии! И такое ответственное дело!

— Слушай, Саид, — сказал он себе. — Ты сейчас пойдешь на склад и выберешь такую краску, чтобы все, проходящие мимо покрашенного этой краской забора, восхищенно цокали языками и говорили:

— Ай, какой Саид молодец! Золотые руки у Саида! Так покрасил!

Весь в мечтах и грезах Саидушка раненой антилопой поскакал на склад, где за пять минут умудрился выесть весь мозг старому и опытному завскладу.

— Да, ну нету! Не-е-ту такой краски, чтобы было красиво, как, твой блин, степной закат!! На кой черт тебе такая, блин, краска!?!?! — спокойно пытался отказать Саиду завскладом.

Откуда же ему, пыльному работнику склада, было понять Саидовы «души прекрасные порывы»?

Саид пытался объяснить словами, потом жестами. Потом перешел на свой родной язык.

Наконец мозг завскладом не выдержал и дал трещину поперек.

— На, блин, сам выбирай, — завскладом распахнул дверь помещения.

Стремительной ласточкой сынок степей и внук верблюжьей колючки нырнул в вонючий складской полумрак.

Некоторое время оттуда доносилось бормотание про шайтана, мать шайтана и уж совсем интимное про шайтана и завскладом.

Наконец на свет появился Саид, сияя, как кошачья гениталия. В правой руке он торжественно нес железную банку с краской, в левой — новую кисточку.

«Зачем ты взял кисточку?!?! Ты же только краску просил?!?!» — удивился завскладом.

Саид ничего не сказал. А что он мог сказать необразованному завскладом про творческое задание, которое так совпадало с поэтической натурой Саида?

Тем более что кисточку он действительно слямзил.

Напевая под нос что-то про бесконечные караваны верблюдов, идущих навстречу заре, Саид с пугающим энтузиазмом красил забор. Там, где Саид прошелся кистью, забор покрывался золотистым слоем, который тут же начинал сверкать в солнечных лучах, радуя узкий глаз Саида.

Так, с верблюдиной песней и душевным подъемом, Саид одолел половину забора. Решив отдохнуть, он отложил инструменты, отошел на пару метров и стал любоваться работой.

— Ты, блин, чо тут? Похоронил кого? — раздалось над ухом.