— Дорогие друзья! Позвольте от имени трудящихся выразить глубокую признательность и сердечную благодарность родной Коммунистической партии, Советскому правительству за высокую оценку трудовых дел рабочих, служащих и интеллигенции города. Всеобщий политический и трудовой подъем вызвала радостная весть о награждении орденом Ленина…

Голос звучал, как песнь муэдзина в сорокаградусную жару. После вводной части шел экономический блок. Впереди, с исторической неизбежностью, аудиторию ждали социальный, культурный и внешнеполитический разделы. Затем — награждение и праздничный концерт.

Но вот на сцене произошло хоть что-то достойное внимания. Из-за кулис в президиум направили записку «тов. Толкачеву. Лично». Зрители с интересом наблюдали, как члены президиума осторожно передавали из рук в руки бумажный квадратик. Первый секретарь развернул листок и замер. Автор был лапидарен: «Григорий Николаевич, возникли проблемы с воспроизведением записи генерального секретаря!!!» Первый извинился перед товарищами из Москвы, встал и направился за кулисы. Там его ждали взволнованные помощник и директор театра. Из путаных объяснений следовало, что скорость горкомовского «Юпитера», на котором записывалась речь генсека, и скорость театрального магнитофона, на котором она должна была воспроизводиться, не совпадали. И получалось так, что генеральный секретарь говорил слишком быстро и неразборчиво. Директор театра так и сказал:

— У нас Леонид Ильич, извиняюсь, буратинят.

— Что? — переспросил секретарь так тихо, что у помощника вмиг увлажнилась рубашка. — Отчего же не проверили? Я тебя, — он слегка тронул локоть подчиненного, — и тебя, — взял за пуговку жилет директора театра и улыбнулся товарищам из президиума, — живьем закопаю.

— Я хотел протестировать, — директор тщетно пытался высвободиться из цепких пальцев секретаря, — но мне сказали, что пленка секретная.

— Вы сами не разрешили… — напомнил помощник.

Секретарь отвел их подальше от сцены.

— Делайте что хотите, но срывать мероприятие партия вам не позволит. И я не допущу. А вы меня знаете. Тащите магнитофон из горкома, идиоты!

— Уже привезли, — сказал помощник. — Не стыкуется.

— Переходников нет, — объяснил директор театра. — Я, кстати, направлял записку о слабой технической базе…

— Вот я сейчас все брошу, — оборвал его первый, — и буду слушать про твою базу. Свободен!

Директор тут же растворился в кулисах. Секретарь повернулся к помощнику:

— Значит, так. Срочно найдите этого деятеля, актера. Запишите его повторно. — Секретарь взглянул на часы. — Есть минут сорок. Самое большее — час. Доставьте его немедленно живым или мертвым.

— Уже здесь, в радиорубке, — доложил помощник. — Взяли прямо со свадьбы.

Он скромно потупил глаза, ожидая похвал. Чувствовалась старая школа. Умели же работать органы! На много шагов просчитывали варианты. И секретарь оценил:

— Молодец.

— Между прочим, он опять пародировал Леонида Ильича, — доложил помощник.

— Вот гад.

— Я ему то же самое говорю. Ты что, говорю, зараза, позоришь генерального секретаря. А он отвечает, что, мол, репетирует. Выполняет важное партийное поручение.

— Болтун. Скотина… — секретарь нехорошо выругался, — потом с ним разберемся. Сейчас пусть готовится.

Секретарь торопился вернуться за стол президиума.

— А он уже того, готов, — помощник щелкнул пальцем по горлу.

— Пьян, что ли?

— В стельку, — сказал помощник. — Но читать может. Я проверил.

— И как? — секретарь сделал неопределенный жест.

— Я дал ему текст Указа. Прочел без ошибок.

— Похоже? — секретарь поднял глаза кверху.

— Стопроцентное попадание, — заверил помощник.

— Вот, скотина, насобачился.

— Животное. На ногах не держится, а говорит как настоящий Леонид Ильич.

— Так запиши его!

— Не дается, сволочь. Говорит, читать будет живьем. Утверждает, что противник фонограмм. Это, мол, изобретение буржуазного искусства, убивает творчество. А он — убежденный соцреалист и больше записываться не желает.

— То есть как не желает?

— Никак.

— Ладно. Я ему устрою. Он у меня узнает, что такое соцреализм, — пообещал первый. И тут же без перехода озабоченно глянул в глаза помощнику. — Думаешь, справится?

— Не сомневаюсь. Это настоящая русская актерская школа.

— Да брось ты! Какая школа! Дайте дожить до утра, и я вам покажу… Я вас…

— Так выпускать без записи? — уточнил помощник.

Секретарь колебался:

— Пусть читает. Но смотри у меня…

Секретарь, улыбнувшись членам президиума, вернулся на место. Шел внешнеполитический блок.