Публика замерла в недоумении. Президиум спешно покидал сцену.

— Дорогой Леонид Ильич так просто не сдается!

Эхом по залу раздался треск падающей мебели и звон битого стекла. Олега не так легко было завалить.

— Дорогие товарищи! — сипло прокричал Леонид Ильич. — Подробности сегодняшнего вечера слушайте в ночном выпуске радиостанции «Голос Америки» из Вашингтона!

Это были заключительные слова торжественного заседания. После этого оно самозакрылось. Впервые за много лет обошлись без гимна.

Вскоре первый секретарь был снят с должности и переведен в другой район начальником управления сельского хозяйства. Олег Камышин отсидел пятнадцать суток за хулиганство. Был исключен из партии. Уволен из театра. После этого уехал на Север. И тридцать лет работал на областном телевидении. Осветителем.

Цензура

Как известно, торжество свободной прессы в Советском Союзе широко отмечалось 5 мая. Это был исторический день выхода первого номера газеты «Правда». Накануне в редакциях газет, радио, телевидения повсеместно шли собрания. На свой праздник свободные журналисты обязательно звали работников цензуры. Вот и к нам в студию телевидения приехал начальник Обллита (главный областной цензор) Игорь Иванович Телов. Редактор студии Фрайман лично встретил его у входа в телецентр. Учтиво провел в зал. Любезно усадил в центр небольшого президиума.

Современная молодежь, наверное, и не слыхала, что такое партийная цензура. А между тем, без подписи мелкого чиновника Управления охраны тайн в печати не могла выйти ни передача, ни газета, ни книга. Если, к примеру, телепрограмма шла в эфир «живьем» (без записи, в прямом эфире), редактор был обязан в микрофонной папке точно изложить, о чем собираются говорить участники. Что они думают. Какова их гражданская позиция. И не дай бог выступающим отойти в прямом эфире от согласованной и утвержденной точки зрения.

С записанными программами было легче. Все «лишнее» выбрасывалось в корзину при монтаже.

От цензора я впервые узнал много нового об окружающей нас действительности. Например, если уровень загрязнения воды, атмосферы или почвы превышает ПДК (предельно допустимые концентрации), то говорить об этом в средствах массовой информации нельзя.

— Что значит нельзя? — возмутился я в кабинете главного областного цензора Игоря Ивановича Телова. К нему я пришел литовать (визировать) один из первых своих сценариев. — У меня передача о том, что ЦБК буквально отравляет город. В этом весь смысл. Надо что-то делать. Только по метилмеркаптану ПДК превышены в семьдесят пять раз!

— Нельзя, — устало повторял цензор.

Он был человеком спокойным и мягким. За время работы в советской цензуре Телов научился деликатно и без нажима ставить авторов на место. Сделать это было несложно. Настоящих буйных в областной прессе в то время было немного. Их и сейчас не хватает.

— Ладно, скажете, что ПДК — чуть выше нормы. Иногда… Дорогой коллега, научитесь обходиться без цифр, — советовал Телов. — Ведь точные данные — это подсказка врагу. Абсолютные показатели — государственная тайна.

— Какой враг? — кипятился я. — Сорок лет как война кончилась. Да по какому праву нельзя?

— Новенький? — добродушно улыбался цензор. — Есть у меня такое право, но об этом говорить нельзя.

— Покажите, — горячился я, — где это записано?

— Не положено. Секретный документ. Для служебного пользования.

— Тогда я выдам в эфир все без правок. Эфир прямой.

— Вы будете уволены, — вяло отвечал цензор, — главный редактор наказан.

— Требую официально. Покажите документ.

— Говорю официально — нельзя.

— А неофициально?

— Ну что ты будешь делать. Все новенькие одинаковы.

Игорь Иванович вышел из-за стола. Запер входную дверь на ключ. Приложил палец к губам и направился к массивному сейфу. Открыл его двумя ключами. Достал оттуда красную книгу. Страниц в ней было не меньше двухсот. Быстро нашел нужное место. Не выпуская книгу из рук, дал прочитать. Действительно, говорить о загрязнениях было нельзя.

— А если разрешите в виде исключения? — шепотом спросил я.