Он подхватил свою тяжелую сумку. Рафаэль, выйдя из машины, помог ему погрузить ее в багажник. Мальчик залез в машину и тогда только разглядел водителя, который показался ему немного странным и уж точно одетым не по погоде. На голове спутника инспектора оказалась меховая шапка, на ногах вообще какие-то войлочные сапоги без каблуков… Но долго раздумывать об одежде ему, как и любому мальчишке, было несвойственно. Вместо этого он отвернулся к окну. Он был рад тому, что рядом с ним находится Рафаэль, но одновременно ему было стыдно перед инспектором за свое поведение в прежней школе и за прогулы. Ведь он и на самом деле был хорошим мальчиком.

Улицы Петах-Тиквы остались позади, они выехали на шоссе. Ицику захотелось, чтобы их путь лег в сторону моря, а затем на север, может быть, в Хайфу, — вот было бы здорово, у него как раз в Хайфе живет друг… Но вскоре, вглядываясь в окно, он понял, что его мечтам не суждено сбыться. Впрочем, пожалеть об этом он не успел.

Рафаэль начал напевать хасидскую мелодию, и его странно одетый товарищ, сидящий за рулем, подхватил ее.

— Подпевай, — предложил инспектор мэрии мальчику и добавил странные слова: — водителю тогда легче будет.

Ицик смущенно улыбнулся и тихонечко подхватил напев. Конечно же, он знал эту мелодию, поскольку песню эту любит слушать на своем компьютере мама. Постепенно он разошелся и запел вместе со всеми в полный голос.

Песня, исполняемая тремя голосами – двумя мужским и одним мальчишеским – ширилась и заполняла, как казалось Ицику, весь мир. И с миром стали происходить удивительные вещи. Во-первых, он стал сначала двухцветным, черно-белым, а затем посерел и попрозрачнел. Ицик протер глаза и понял, что видит за стеклом снежный пейзаж. Да и стекла никакого нет… И холодно стало, ведь они совсем не закрыты от ветра. Они ехали по лесу, и в лесу этом лежал снег – как на Хермоне, где он однажды был на экскурсии.

Рафаэль залез в большую сумку, лежащую у него в ногах, и достал оттуда две странные куртки с мехом, а затем две шапки – точно такие же, как у возницы… Ну, что появится из сумки дальше, Ицик понял заранее и не ошибся: инспектор петах-тиквинской мэрии достал из своего запасника две пары войлочных сапог без каблуков и одну из них протянул мальчику. Тот не замедлил воспользоваться дарами по назначению. Он быстро надел и куртку, и шапку, и сапоги. Закончив натягивать левый сапог, — ногам было странно и очень тепло, — он поднял голову и увидел прямо впереди нечто, что его уже почти и не удивило.

Водитель больше не сидел за рулем машины. Он правил тремя крепкими лошадьми. А пассажиры – Рафаэль и сам Ицик – давно уже сидели прямо в телеге.

Ицик знал, что это такое. На иврите это называлось «кфицат ха-дерех», дословно – «прыжок пути», и раввины, цадики и мудрецы, которые жили в прошлом, запросто умели это делать.

Если я скажу, что Ицхак-Мордехай бен Барух совсем не испугался, я все же погрешу против истины. Но и утверждение о том, что он испугался очень сильно, было бы неправдой. То, что можно сказать о его чувствах в этот момент наверняка, – это то, что он вдруг ощутил себя очень счастливым.

Он посмотрел на Рафаэля. Тот подмигнул ему и ободряюще улыбнулся.

Но Ицик был серьезен. Обращаясь к своему спутнику, он произнес:

— Спасибо большое. Правда, спасибо. Я обещаю вам, что буду очень-очень хорошо учиться в этой школе!

Маму Ицика звали странным русским именем Женя. Это было неудивительно, поскольку мама и папа когда-то давно, еще до рождения сыновей, приехали в Израиль из России. Папа сейчас жил отдельно от них в Иерусалиме, а Ицик с мамой и братом Йони – в Петах-Тикве.

Йони, а точнее Йонатан-Гирш бен Барух Рогов, был старше Ицика на полтора года. Он учился в школе-ешиве рядом с Петах-Тиквой, а перед этим закончил восьмой класс в другой школе, где ученики носили вязанные кипы. В нынешней же школе Йони почти все его одноклассники совсем недавно приехали из России, а это значит, что все они совсем-совсем недавно начали соблюдать еврейские традиции. Йони в этом смысле их сильно обогнал, поскольку родился в Израиле и с самого начала учился в религиозной школе, да и дома они все соблюдали. По субботам мама зажигала свечи, а кто-нибудь из мальчиков делал киддуш, потом, после омовения рук, разламывал и раздавал всем сидящим за столом – членам семьи и гостям – субботнюю халу. Затем, вгрызаясь в приготовленную в духовке курицу, наперебой излагали то, что узнали в школе по поводу событий недельной главы Торы. Мама тоже участвовала в обсуждении недельной главы, рассказывая о том, что она прочитала по этому поводу в Интернете на русском языке, или услышала от лектора на занятиях в городской общине. Таким образом, у них получалась развернутая картина, и персонажи, события и законы Торы представали перед ними сразу с нескольких сторон.

Каждый из членов их маленькой семьи, естественно, видел мир со своей собственной стороны. Йони, который в прежней своей школе часто ездил с одноклассниками в Хеврон, а все прошлое лето принимал участие в борьбе за Гуш-Катиф, представлял себе историю своего народа так, как будто видел ее целиком с какого-нибудь холма Иудеи или Самарии. Он любил оранжевый цвет и носил большую вязанную кипу. Его младшему брату Ицику пока что нравилась история просто как предмет изучения, поэтому еврейский народ виделся ему скорее в черно-белом староевропейском одеянии.