Дальнейшая часть ночи потекла гораздо веселее, хотя она оказалась также и гораздо шумнее, и сумбурнее. Мы много пили, горланили хором песенки крокодила Гены (они — оказались единственными, слова которых знали все присутствующие за столом), потом Громзон врубил музыку, мы устроили дискотеку и я поочередно танцевал со всеми девчонками, с горечью осознавая, как сильно мне не хватает сейчас рядом со мной моей Кати.

В состоянии нахлынувшей грусти я забрел на всеми оставленную кухню и увидел там курившую под открытой форточкой Надю.

— Ты куришь? — удивился я.

— Да, — смутилась она, — уже второй месяц. Сама не знаю, как пристрастилась.

— Иванова на тебя нет, — пожурил я, вспомнив своего друга, вечно корившего меня за раннюю привычку к курению.

— Почему нет? — загадочно встряхнула она темными кудрями. — Я же говорила, что он прислал мне на днях письмо… Ну — это, со стихами Золотцева…

— Хорошие стихи, — поддакнул я и неожиданно для самого себя процитировал: — «Давайте встретимся в новой судьбе, совсем не ясной, совсем не известной…» И что он тебе еще пишет?

— Ой, да там не письмо, а философская диссертация! — закатила она глаза. — Хотя… Я запомнила одну его мысль о том, что прошлое — это кладбище наших чувств, и как бы ни дороги нам были погребенные, а человек все-таки должен жить не среди могил. Как для умерших людей, пишет он, важны не столько цветы и надгробия, сколько панихиды и молитвы о спасении их душ, так и для пережитых нами чувств и отношений важно не перебирание деталей прошедшего и не копание в воспоминаниях, напоминающее постоянное блуждание среди кладбищенских могил, а наоборот — скорейшее расставание с былым, то есть — отпускание его от себя, что является созвучным прощению душ умерших, так необходимому для их посмертного бытия…

— Да-а, он пишет очень умные вещи, — согласился я. — Только лучше бы он говорил их не из Сибири, а живя здесь, рядом. Потому что написанное на бумаге и живой голос — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

— Мне тоже хочется его увидеть, — задумчиво проговорила Надя. — Не знаю, почему…

— Вы были бы классной парой, — дал я своё объяснение, но она только хмыкнула на это и, потушив в каком-то грязном блюдце сигарету, пошла в комнату, откуда все громче и громче доносились голоса наших веселящихся товарищей…

Следующие три с лишним месяца прошли без каких-либо запоминающихся событий. Сессию я сдал без особенных хлопот — чувствуя за собой некую вину, Барбатун перед своим переходом на вечернее отделение и правда обошел всех преподавателей и изобразил им из меня настоящего героя, так что зачеты мне проставили автоматом и на экзаменах особенно не придирались.

С самим Жекой мы в наступившем году так и не виделись. После сессии он отпраздновал свою свадьбу, на которую я, естественно, не ходил, и перешел на вечернее отделение.

Лишенные Катиной улыбки, потянулись нудные, как страницы учебника органической химии, дни. С утра я уезжал в институт, отсиживал там, мучаясь, необходимые лекции и семинары, затем возвращался домой, сидел какое-то время над книгами и конспектами, в конце концов не выдерживал, одевался и шел бродить по городу.

Пару раз, получив стипендию, я заезжал на Профсоюзную улицу к ребятам в общежитие и прилично там надирался.

Жизнь становилась всё серее и унылее, и тут мне позвонила Надя.

— …Помоги мне, — попросила она, и я услышал, что она плачет. — Я совсем одна. Отец в прошлом году ушел от нас к другой женщине, а маму сегодня утром увезли в реанимацию.

— Что с ней?

— Не знаю… Она тут последнее время гербалайф принимала, по пятнадцать капсул за раз, может быть, от этого.

— Ну, блин…

— Вчера ей стало плохо, я хотела вызвать скорую, но она мне не дала, говорит, само пройдет… Ну, а сегодня утром… Я ее зову, а она лежит, как мертвая, — и в трубке послышалось тихое поскуливание и шмыганье носом.

— Ладно, — сказал я, — ты там давай не раскисай, я сейчас приеду и мы что-нибудь придумаем.

Я захлопнул открытый было учебник по матанализу и встал из-за стола. Быстро оделся и, выйдя из квартиры, сбежал по лестнице. В подъезде при моем появлении шарахнулись друг от друга две тени. Я узнал Аньку и Радека.

— Привет! — крикнул я. — Чего вы тут мерзнете? Шли бы в квартиру. Батя на работе, мать спит…

— С милым и в подъезде рай, — отшутилась Анька.

«Надо же так судьбе переплестись! — подумал я, пожав на ходу руку Радеку и выбегая на улицу. — В сентябре он еще готов был со мной подраться из-за Катьки, а в ноябре уже провожал мою родную сестру… И где только успели снюхаться?..»