И когда в белом накрахмаленном халате я шел по больничному коридору, вдыхая знакомые запахи лекарств и вслушиваясь в привычную тишину палат, вновь чувствовал себя нормальным человеком. И с горечью признал, что композитором я всего этого не ощущал. Может быть, когда-нибудь… Потом…

Колька долго тряс мою руку.

– Ну как, Кира, все сочиняешь? – прогудел он.

– Увы, – я развел руками. – Но я подумал над твоим предложением и твердо решил, что могу в любой момент вернуться. Если, конечно, примешь блудного сына.

– Ну, в сынки ты мне не записывайся, мы с тобою все-таки ровесники. Хотя, конечно, ты всегда в форме, – он похлопал себя по солидному брюху. – Обещать ничего не могу, но скоро, возможно, появится вакансия.

– Согласен, – сразу же кивнул я. – К тому же нужно закончить одну работу. Да и сам понимаешь, отказываться от музыки я не собираюсь. Поэтому меня бы устроило и полставки. Я человек несемейный и уж научился перебиваться по жизни один. Но, насколько я понимаю, ты меня пригласил вовсе не потому, что медицина гибнет без такого ценного кадра.

– М-да, – неопределенно протянул Щербенин и посмотрел за окно. – А ты закуривай, закуривай… Конечно, ты прав, не за этим. Хотя врач ты, что надо. Профессионал классный. А занятия творчеством тебе только на пользу. В психиатрии, сам знаешь, без творчества не обойтись.

– Надеюсь, ты меня позвал не для комплиментов, хотя, кончено, спасибо. Знаешь, не юли ты, черт старый!

Щербенин тяжело поднялся. Он стал еще грузнее и как-то больше. И напоминал доброго медведя, правда, из тех, кто меду предпочитает пиво.

Он осторожно приблизился к двери и слегка ее приоткрыл. В приемной громко и четко, как дятел, стучала на компьютере секретарша. Щербенин плотно закрыл дверь.

– Сам знаешь, у нас всякое бывает.

– Такое всякое бывает разве что с Зиночкой. Ее острый носик пролезет в любую щель.

– Да ну ее!

– Вот именно, Колька, да ну!

– Понимаешь… В общем сам понимаешь. Мы должны хранить профессиональную тайну своих пациентов. Да я бы в жизни тебе ничего не сказал, если бы не одно обстоятельство.

Я вдруг отчетливо услышал удары своего сердца. И мне казалось, что оно так громко барабанит, что это слышит даже Щербенин.

– В общем, – Щербенин почесал лысеющий затылок, – конечно, я нарушаю… Черт побери! И потом… Ты же мой друг, и я могу на тебя рассчитывать.

– Так, стоп! – я резко вскочил с места и поднял руки, призывая к молчанию. – Я действительно твой друг и с радостью приду на помощь. И помогу сохранить твою профессиональную честь. Я догадываюсь, что ты хочешь сообщить. Считай, что я сам об этом сказал, первый. Здесь, в больнице находится моя близкая знакомая Майя Ледогорова. И я хотел бы ее повидать.

Колька шумно выдохнул и вытер рукавом накрахмаленного халата пот со лба.

– Фу… Ну, удружил, ей Богу. Знал ты или нет, меня уже не касается. В общем, ты пришел повидаться с больной. А мне, как главврачу, скажешь, как и где можно разыскать ее родных.

– Ну, с родными я вряд ли тебе смогу помочь. И повидаться с больной, думаю, будет не так уж просто.

– Это еще почему? – нахмурился Щербенин.

– А потому что я понятия не имею, что она больна. И уж тем более – как мне знать, что она лежит в этой клинике.

– М-да, дело усложняется. Значит тебе и не нужно с ней видится. Но раз она твоя близкая знакомая, ты должен знать, где разыскать ее родных?

– А она сказать не может?

– Я бы хотел поговорить с ними без ее согласия.

Неприятное предчувствие прокралось к моему сердце. Я понимал, что такое «без ее согласия». Я бросился к Щербенину.

– Колька, ну же, отвечай! Зачем они тебе понадобились!

– А это профессиональная тайна.

– Катись ты к черту со своей тайной! В какой она лежит палате! Ну, отвечай.

Щербенин встал на моем пути. Он был выше и шире меня раза в полтора.

– Надеюсь, что по старой дружбе ты не собираешься перечеркнуть мне карьеру?!

– Ну, хорошо, – я отступил. – Не собираюсь. Если не хочешь шума, договоримся по-хорошему. Я действительно не знаю, где ее родители, несовершеннолетний сын вроде бы теперь с ними, поскольку муж уехал за границу. Поэтому ты ведешь меня к ней в палату и представляешь, как нового лечащего врача. Она искренне удивляется, я не меньше. Мы все охаем и ахаем по поводу столь неожиданной встречи.