Шрифт:
Наполеон, погруженный в гадательные предположения, в задумчивости приехал в Верею, где его встретил Мортье. Но я пропустил один достойный быть отмеченным факт; объясняется это быстрой сменой очень серьезных событий.
Двадцать третьего октября в половине второго ночи воздух был потрясен ужасным взрывом; обе армии сначала удивились, хотя все уже давно перестали удивляться, будучи готовы ко всему.
Мортье выполнил предписание; Кремля больше не было: во все залы царского дворца были подложены бочки с порохом и сто восемьдесят три бочки под своды, находившиеся под дворцом. Маршал, с восемью тысячами человек, остался на этом вулкане, который мог взорваться от одной русской гранаты. Он прикрывал отступление армии к Калуге и различных пеших обозов к Можайску.
Из числа этих восьми тысяч человек было едва две тысячи, на которых Мортье мог рассчитывать. Остальная часть — спешившиеся кавалеристы, люди, стекшиеся из разных полков и разных стран, под командой новых начальников, не имевшие ни одинаковых привычек, ни одинаковых воспоминаний, не связанные, одним словом, никакой общностью интересов, — представляли собой скорее беспорядочную толпу, чем организованное войско: они неминуемо должны были рассеяться.
Инженерная часть этого дела была поручена храброму и ученому полковнику Депре. Этот офицер прибыл из глубины Испании; он только что, в начале сентября, был свидетелем выступления из Мадрида в Валенсию; а следующий месяц ему пришлось видеть отступление из Москвы в Вильну. Повсюду наша армия гнулась.
На Мортье смотрели, как на человека, обреченного на гибель. Прочие полководцы, его старые товарищи по славе, расстались с ним со слезами на глазах, а император сказал ему, что рассчитывает на его счастье, но что, впрочем, на войне нужно быть готовым ко всему! Мортье повиновался без колебания. Ему был отдан приказ охранять Кремль, потом, при выступлении, взорвать его и поджечь уцелевшие здания города. Эти последние распоряжения были посланы ему Наполеоном 21 октября из имения Красные Пахры. Выполнив их, Мортье должен был направиться к Верее и составить арьергард армии.
В этом письме Наполеон особенно настаивал, чтобы Мортье разместил в фургонах Молодой гвардии и спешившейся кавалерии, а также и во всех повозках, которые ему удастся достать, раненых, еще находившихся в госпиталях. «Римляне, — добавлял он, — награждали почетными венками тех, которые спасали жизнь гражданам; герцог Тревизский заслужит столько венков, сколько он спасет солдат! Пусть он сажает их на своих лошадей, на лошадей своих приближенных». Он сам поступал точно так как же при Сен-Жан-д'Акр. Он тем более должен принять эти меры, что, едва он настигнет армию, ему дадут и лошадей и повозок, которые уже не нужны. Император надеется, что будет доволен, если Мортье спасет пятьсот человек. Он должен начать с офицеров, затем с унтер-офицеров и отдать предпочтение французам; пусть он созовет всех генералов и офицеров, находящихся под его командой, чтобы дать им понять всю важность этих мер, а также сказать им, что император никогда не забудет их заслуг, если они спасут пятьсот человек!
Между тем, по мере того как Великая армия выходила из Москвы, казаки проникали в ее предместья. Мортье удалился в Кремль. Эти казаки состояли разведчиками у десяти тысяч русских, которыми командовал Винценгероде.
Этот иностранец, воспламененный ненавистью к Наполеону, обуреваемый желанием вернуть Москву и таким выдающимся геройским подвигом снискать себе в России новую родину, отделился от своего отряда; он бегом прошел Грузины, устремился к Китай-городу и Кремлю, угодил на аванпосты, на которые не обратил внимания, и попал в засаду; видя, что его самого захватили в этом городе, который он пришел отнимать, он внезапно переменил роль, замахал платком и объявил себя парламентером.
Его привели к герцогу Тревизскому. Здесь он стал дерзко восставать против совершенного над ним насилия. Мортье отвечал ему, что генерал-аншефа, являющегося таким образом, можно принять за слишком отважного человека, но никак не за парламентера, и что ему придется немедленно отдать свою шпагу. Тогда, не видя выхода, русский генерал покорился и признал свою неосторожность.
Наконец, после четырех дней сопротивления, французы навсегда покинули этот город. Они увезли с собой четыреста раненых; но, удаляясь, заложили в тайное и верное место искусно изготовленное вещество, которое уже пожирало медленное пламя; развитие его было рассчитано: был известен час, когда его огонь должен был достичь огромных куч пороха, скрытых в фундаменте этих обреченных на гибель дворцов.
Мортье спешил убежать. В то самое время, как он поспешно удалялся, жадные казаки и грязные мужики, привлеченные жаждой добычи, стали стекаться со всех сторон. Они прислушивались и, ободрившись видимой тишиной, царившей в Кремле, отважились туда проникнуть. Они вошли; их руки, искавшие добычи, уже протягивались к ней; как вдруг все они были уничтожены, раздавлены, подброшены на воздух вместе со стенами Кремля, который они шли грабить, и тридцатью тысячами ружей, оставленных там; затем, перемешавшись с обломками стен и оружия, оторванные части их тел падали далеко на землю, подобно ужасному дождю [190] .
190
«Приказание о взрыве Кремля было лишь частично исполнено. В суматохе внезапного выступления у Мортье не было времени как следует заняться этим делом. «Я никогда не делаю бесполезных вещей», — сказал как-то Наполеон. Но в данном случае взрыв Кремля был, бесспорно, не только варварским, но и совершенно бесполезным делом. Это было как бы ответом на молчание Александра I относительно трех предложений мира». (Тарле Е. В. ук. соч., с. 362). Имеется также точка зрения, что Наполеон приказал взорвать Кремль в отместку россиянам за пожар Москвы. Как уже отмечалось выше, замысел Наполеона не был доведен до конца: пошедший дождь намочил фитили, а часть фитилей была потушена москвичами, остававшимися в городе. При взрыве были повреждены соборы, разрушена часть кремлевских башен, стен и палат, было взорвано здание Арсенала. Однако колокольня Ивана Великого и Спасские ворота уцелели. (См. Отечественная война и русское общество. М., 1912. Т. 4, с. 192–194).
Земля вздрогнула под ногами Мортье. На десять лье дальше, в Фоминском, император слышал этот взрыв.
Отныне все должно предаваться позади него огню. Завоевывая, Наполеон сохранял все; отступая, он будет разрушать — из необходимости ли разорить неприятеля, и замедлить его движение, или из возмездия, являющегося ужасным последствием военных вторжений; допускающим всевозможные средства обороны, что в свою очередь извиняет все средства нападения.
Впрочем, начало этого рода войны исходило не от. Наполеона. Девятнадцатого октября Бертье писал Кутузову, прося его «урегулировать враждебность русских так, чтобы московскому государству приходилось выносить только страдания, неизбежно связанные с военным положением, так как разрушение России, являясь большим бедствием для страны, тем самым глубоко печалит Наполеона». Но Кутузов отвечал, что он не в состоянии сдержать русский патриотизм; этим его отряды как бы объявили нам чисто татарскую войну, на которую мы призывались отвечать тем же.