— Ну! — вскричал генерал. — Что же ты? Продолжай!

— Продолжай, Белова! — озабоченно произнес Батя, и, забывшись, погладил свою радистку по голове.

Начальник особого отдела достал из планшетки карандаш и принялся не спеша его затачивать.

— Вы признаете, что фашистские летчики поздравляли вас с днем рождения?

Ирина всхлипывала и молчала, Батя горестно вздыхал, комкор хмурился. Я понял, что настала пора идти на выручку.

— Товарищ гвардии генерал-лейтенант, разрешите мне продолжать вместо Беловой! Я тоже работал на приеме и все слышал.

— Вот как! — радостно воскликнул майор Ковач, роняя карандаш. — Работал на приеме? Почему не доложил сразу?

— Товарищ командующий, — вышел вперед капитан Журов, — этттот сссержант знает немецкий лллу-у-у-у-у… и огорченно махнул рукой: обещанное врачами полное выздоровление после контузии пока не получалось…

— Вас, капитан, мы вызовем, если понадобится, — ласково произнес Ковач.

— Он лу-у-учше знает, товарищ командующий! — не сдавался Журов. — Он х-х-хороший рррадист, чччестное слово!

Пожилой человек в генеральской форме смотрел на нас умными, немного грустными глазами в сеточке тонких морщин.

— Успокойтесь, Ковач, и вы, товарищ капитан. Мне думается, все намного проще. Докладывайте, сержант.

— Немцы передавали, — начал я, — «Внимание, внимание! Русские к чему-то готовятся, они передают следующий код: „С днем рождения, Ира“. Просим срочно дешифровки».

Кресло под генералом беспокойно скрипнуло.

— Дальше!

— Через минуту с земли передали: «Будьте внимательны», а потом: «Будьте особенно внимательны, возможен подход новых эскадрилий противника».

— Все?

— Все, товарищ генерал.

Командир корпуса с живостью вскочил.

— Иван Степанович, поднимай эскадрилью Болотникова! Капитан Долотов, — он подозвал адъютанта, — соедини меня с Долухановым. Долуханов? Симонян говорит. Поднимай своих штурмовиков. Знаю, что последний резерв. Да, именно сейчас, немедленно! Пусть заходят с юга, там меньше зениток… Что значит «только что сели»? Истребители вон тоже устали, а рвутся в бой…

— Товарищ генерал-лейтенант, — вкрадчиво начал Батя, — у Болотникова все до одной машины вернулись с пробо…

— В воздух! — закричал генерал. — Все, что может летать— в воздух! Немцы вот-вот дадут деру! Упустить такой момент нельзя, он слишком дорого стоит!

Все задвигалось, зашевелилось, понеслось куда-то. Командир корпуса вышел из подвала, где помещался КП полка, во двор фольварка, за ним потянулись офицеры.

Артобстрел кончился, но с неба сыпались мелкие осколки зенитных снарядов, а сам воздух был насыщен едким дымом горящих поблизости продуктовых складов. Среди развалин фольварка кучками стояли офицеры и смотрели вверх. На обломках статуи Аполлона Бельведерского сидел командующий и курил трубку, грозный майор Ковач остро отточенным карандашом рисовал стоящую в отдалении мраморную Афродиту. Лицо его выражало скуку. Воздушный бой заканчивался, немцы удирали, их преследовали истребители соседнего с нами полка, наши же, чихая и дымя плоскостями, дотягивали до посадочной полосы. Последним село звено Силина на изрешеченных пулями «лавочкиных». К нему кинулись летчики, врачи, техники. С палкой в руке прихромал Батя. Пашку в это время качали, подбрасывая слишком высока, отчего у него слетел шлем, потерялась одна бурка и высыпалась из кармана махорка.

— Прекратите, дьяволы! — орал Пашка и ловил растопыренной пятерней ускользающие шевелюры приятелей.

— Кого качают? — спросил генерал. Ему объяснили. — А, зачинщика… Так ему и надо. Неведомский, приказ готов?

— Так точно, товарищ генерал, — отвечал начштаба, — приказ готов, только вот насчет меры наказания… Лично я думаю…

— А что тут думать? — сказал генерал. — Пиши так: за то-то и за то-то, и чтоб другим неповадно было… Пишешь, Неведомский?

— Так точно, товарищ командующий.

— «Приказываю: женить офицера такого-то на военнослужащей такой-то». Смотри, фамилии не перепутай, а то невиновный пострадает. Чего это ты, Неведомский, на меня так смотришь?

— Виноват, товарищ командующий.

— В чем виноват?

— Вы… не указали число…

— В самом деле. Тогда так: женить его, мазурика, в самое ближайшее время, а именно — в день окончания войны! Записал? Обожди. Как бы нам с тобой дров не наломать. Пиши: «если невеста согласна». Вот теперь все.

Он сел в машину. Вместе с ним уехал полковник Неведомский.

Отбыл на трофейном «оппеле» и майор Ковач, так и не успевший дорисовать чумазую от копоти Афродиту.

После отъезда начальства у нас в полку еще неделю все шло по-старому: задолго до рассвета поднимались в воздух «лавочкины», еще раньше, на рубеже ночи и дня, уходили в тыл тихоходные транспортники, увозя раненых, гудели машины, подвозя боеприпасы, горючее, свежие газеты, мясные консервы и молодых — прямо из училища — летчиков. Еще неделю в подвале немецкого фольварка работал штаб гвардейского авиационного истребительного полка — во дворе, в походных котлах сутками кипели супы из концентрата и упревала пшенка, в специально оборудованном под кинозал винном погребе тоже сутками крутили фильм «Трактористы», а я припухал на гауптвахте за нарушение субординации 2 мая.