Расставшись с Остином, он отправился в Лондон с почтовым поездом и, прибыв в шумную столицу, поехал прямо в квартиру своего скромного помощника, которого без всякой церемонии поднял с постели. Первый поезд в Варвикшир отходил в шесть часов, но это был тихий, пассажирский; почтовый отправлялся в семь часов, но приходил в Ругби только десятью минутами позже первого, поэтому мистер Картер вполне естественно предпочел ехать со вторым поездом; до тех пор он успел хорошенько позавтракать и подробно рассказать все дело своему помощнику. В разговоре со своим скромным другом мистер Картер выражался с полным сознанием своего превосходства, хотя и с любезным снисхождением. Его помощник был мужчина средних лет, очень почтенной наружности, с красным лицом в веснушках, карими глазами и светло-рыжими волосами. Он далеко не был красив и имел еще дурную привычку постоянно шевелить губами. Мистер Картер его очень уважал, но не столько за его ум, как за то, что он казался круглым дураком, почему его и прозвали Соня-Том. Он особенно был полезен в делах, когда требовалось уговорить или запугать какого-нибудь простака-поселянина или молодого человека.

— Вы возьмете с собой все, что нужно, Соня, — сказал мистер Картер и обратился к миссис Томас Тобльс — так звали жену Сони-Тома: — Если позволите, я съем еще кусок жареного хлеба и крутое яйцо.

Пока жена его помощника хлопотала возле камина, мистер Картер продолжал:

— Вы возьмете все, что нужно, Соня, потому что нельзя знать, какого труда нам будет стоить это дело. Молодец, который сумел так ловко поддерживать свою смелую роль в течение года, может решиться на все. Поэтому, хотя я имею полное основание полагать, что мы возьмем нашего приятеля так же тихо и мирно, как ребенка из колыбели, но все же мы должны приготовиться к худшему.

Мистер Тобльс, отличавшийся молчаливостью, наклонил голову в знак того, что вполне одобряет слова патрона.

— Я стряпчий, а вы мой писарь, — сказал мистер Картер. — Не забудьте этого. Мы едем в Шорнклиф к одному старому джентльмену, который, поссорившись со своими тремя дочерьми, вздумал переделать свое завещание. Вот что следует говорить, если спросят: куда и зачем мы едем. А теперь пора собираться в путь, Соня; наденьте приличный черный фрак и не забудьте побриться.

Мистер Тобльс кивнул в знак согласия.

Вскоре оба — мистер Картер и его помощник — явились на станцию железной дороги. Был час пополудни, когда они подъехали к чугунным воротам Модслей-Аббэ. Сердце сыщика весело билось в ожидании большой победы. Он вышел из кэба, чтобы самому переговорить с привратницей.

— Вы также лучше сошли бы, Соня, — сказал он. — Нам гораздо безопаснее пройти пешком по парку.

Мистер Тобльс молча повиновался с готовностью беспрекословно следовать за патроном.

Привратница была не одна: в ее комнатке целое общество громко и с жаром о чем-то рассуждало. Шум их голосов долетел до мистера Картера, когда привратница вышла из дому отворить ему ворота.

— Я желаю видеть мистера Дунбара по очень важному делу, — сказал он. — Вы можете сказать, что я прислан из конторы на улице Св. Гундольфа. Я привез письмо от младшего товарища фирмы, мне приказано отдать его лично, в руки мистеру Дунбару.

Привратница всплеснула руками и с отчаянием взглянула на мистера Картера.

— Извините, сэр, — сказала она, — но я решительно не знаю, что со мной делается; у нас случилось странное происшествие. Мистер Дунбар уехал из Модслея, но никто в доме не знает, когда он уехал, куда и зачем. Камердинер банкира нашел его комнаты пустыми сегодня утром, а грум, который спал недалеко от конюшни, сказал, что слышал конский топот и подумал, что любимая лошадь мистера Дунбара была неспокойна по причине перемены погоды. Сегодня же утром, когда он пошел в конюшню, то лошади в ней не было и на песке виднелись следы копыт. Кроме того, у садовой калитки нашли трость мистера Дунбара с золотым набалдашником; бедный джентльмен едва ходил по комнатам с костылем, и потому трудно себе объяснить, как он оседлал сам лошадь так, что никто в доме не слышал. Сегодня утром мы все ужасно переполошились и стали везде искать мистера Дунбара, но бесполезно, его и след простыл.

Мистер Картер побледнел и затопал ногой. Двести фунтов — цифра огромная для бедного человека, а ему приходилось не только проститься с ними, но и сама его слава должна была поблекнуть от этой неудачи. Человек, чье таинственное преступление он так блистательно раскрыл, улизнул от него, не оставив ни малейшего следа!

— Но ведь он хромал! — воскликнул мистер Картер. — Ведь он сломал себе ногу…

— Да, сэр, — поспешно ответила женщина, — в этом-то и вопрос. Мы все об этом только и толкуем: как больной человек, который едва шевелил рукой или ногой, мог вскочить ночью, оседлать лошадь и ускакать во всю прыть. Все уверяют, что, должно быть, мистер Дунбар сошел с ума; доктор, живущий в доме, узнав о бегстве своего больного, чрезвычайно испугался. Мисс Дунбар, виновата, леди Джослин, при первом известии об этом непостижимом происшествии, прискакала сюда вместе с мужем, сэром Филиппом. Если ваше дело действительно важное, то, может быть, вам будет угодно переговорить с ней…

— Да, — резко ответил сыщик и вполголоса обратился к своему товарищу: — Вы останьтесь здесь, Соня, и постарайтесь выведать все, что сумеете, а я пойду к леди Джослин.

Подойдя к дому, мистер Картер увидел в готическом портике целую толпу слуг. Один из них ему сказал, что леди Джослин в комнатах мистера Дунбара, и сыщик велел ей доложить, что некто, приехавший из Лондона по очень важному делу, желает ее видеть. Через несколько минут слуга вернулся с известием, что леди Джослин согласна принять неизвестного господина.

Сыщика провели в ту самую комнату, где пропавший человек провел столько несчастных дней и бессонных ночей. Лора стояла у одного из окон, выходивших на лужок, и с беспокойством смотрела на дорогу.

Она повернула голову, когда мистер Картер вошел в комнату, и провела рукой по лбу; ее веки дрожали и вообще она казалась сильно взволнованной.

— Вы принесли мне какое-нибудь известие об отце? — спросила она. — Я не могу опомниться от этого неожиданного несчастья!

И Лора с мольбой посмотрела на сыщика, но его серьезное, мрачное лицо испугало ее, и она воскликнула: