Дверь в комнату была открыта. Она выходила на лестницу, и банкир остановился на площадке, неожиданно схватившись за перила. В первую минуту казалось, что он упадет; но бронзовые перила поддержали его, он только сильно прикусил нижнюю губу своими здоровыми, белыми зубами. Артур Ловель не без удовольствия смотрел на это волнение; его огорчила небрежность, с которой Генри Дунбар говорил о своей прекрасной дочери. Теперь было очевидно, что хладнокровие банкира было только маской, под которой мощный человек старался скрыть свои чувства.

Несколько минут оба стояли на лестнице; мистер Дунбар смотрел вокруг себя, стараясь побороть волнение. Все его окружающее было ново для него, ибо этот дом, равно как и Модслей-Аббэ, были куплены не более двадцати лет назад.

Миллионер с любопытством смотрел на свою собственность. Даже на площадке лестницы видны были следы роскоши. Персидский ковер покрывал середину пола, а по сторонам его блестел мрамор при солнечном свете, проникавшем через большое цветное окно. Великолепные вазы с тропическими растениями красовались на малахитовых пьедесталах; пурпурная бархатная портьера отделяла лестницу от длинного ряда роскошных, блестящих комнат.

Наконец мистер вошел в комнату своей дочери. Лора вскочила с кресла.

— Папа, папа! — воскликнула она. — Я так и думала, что вы сегодня приедете.

Она бросилась к нему и упала на его грудь, смеясь и плача от радости. Ньюфаундлендская собака с поникшей головой подкралась к мистеру Дунбару, обнюхала его со всех сторон и, медленно подняв на него свои глаза, начала жалобно выть.

— Возьмите свою собаку, Лора, — гневно воскликнул мистер Дунбар.

Первые слова, которые Генри Дунбар сказал своей дочери, были произнесены с сердцем. Девушка отскочила от отца и посмотрела на него умоляюще.

Лицо Генри Дунбара было бледно, холодно, безжизненно, как у мертвеца. Лора взглянула на него и невольно вздрогнула. Она была избалованным ребенком, идолом старика-деда, и никогда не слыхала других слов, кроме слов любви и ласки. Губки ее задрожали, слезы показались на глазах.

— Пойдем, Плуто, — сказала она собаке. — Папа нас не любит.

Она потянула собаку за длинные уши и вывела из комнаты. Собака последовала очень покорно за своей госпожой, но у самых дверей повернула голову и злобно огрызнулась на Генри Дунбара. Лора оставила собаку на площадке и, возвратившись к отцу, снова бросилась к нему в объятия.

— Милый папа, — воскликнула она, — моя собака никогда более не будет на вас огрызаться. Милый, дорогой папа, скажите, что вы рады возвратиться к своей дочери. Вы были бы, конечно, рады, если бы знали, как горячо я вас люблю.

Она поцеловала Генри Дунбара, но в ту же минуту отскочила, дрожа всем телом. Губы миллионера были холодны как лед.

— Папа, — воскликнула она, — что с вами? Отчего вы такой холодный? Не больны ли вы?

Ему действительно было дурно. Ловель, спокойно следивший за первым свиданием отца с дочерью, увидел неожиданную перемену в лице Генри Дунбара и только успел вовремя подкатить ему кресло. Банкир грохнулся в него, как чурбан. С ним случился обморок. Во второй раз после убийства в роще близ Сен-Кросса он поддался неожиданному и сильному волнению.

Ловель бережно положил Генри Дунбара на ковер, а Лора бросилась в свою уборную за водой и спиртом. Через пять минут мистер Дунбар открыл глаза и обвел всю комнату диким, испуганным взглядом. Он злобно посмотрел на Лору, стоявшую перед ним на коленях; потом судорожно задрожал всем телом и заскрежетал зубами. Но это продолжалось только несколько минут: он вскоре овладел собой и, крепко сжав руки, медленно встал на ноги.

— Такие обмороки бывают со мной, — сказал он с болезненной улыбкой, — и поэтому боялся первого свидания с тобой, Лора; я знал, что оно не пройдет для меня даром.

Он сел на низенькую кушетку, которую подвинула ему Лора, и закрыл лицо руками.

Мисс Дунбар села с ним рядом.

— Бедный папа! — промолвила она, нежно обнимая его. — Как жалко, что наша встреча так взволновала вас; я думала, что вы холодны ко мне, а эта холодность была именно доказательством вашей любви.

Ловель вышел через открытую дверь в оранжерею, но он слышал все, что говорила девушка. Лицо его было очень серьезно и мрачно.

— Лучшее доказательство любви, — повторил он мысленно. — Дай Бог, чтобы это было так; но мне кажется, оно скорее доказательство страха, а не любви.

Артур Ловель остался в Портланд-Плэс на целый день и обедал с банкиром и его дочерью. Обед прошел очень весело; Дунбар и Лора находились в самом лучшем расположении духа; а мисс Макмагон ловко поддерживала общий разговор. Банкир встретил старшую дочь своей жены маленькой речью, хотя несколько искусственной, но все же очень любезной и радушной.

— Я всегда буду рад вас видеть у моей сиротки, — сказал он. — А если вы можете совсем к нам переехать, то увидите, что я вас считаю второй дочерью.