И наконец, логическим завершением описываемого процесса политической борьбы в Цзинь стала ожесточенная схватка между шестью сильнейшими, приведшая к ликвидации трех кланов и разделу царства между тремя уцелевшими (Чжао, Хань и Вэй). Они в V в. до н. э. создали новые царства, где уже было немного уделов-кланов, а территория подразделялась в основном на уезды, которыми управляли от имени центра его чиновники, назначавшиеся и сменявшиеся, получавшие за свою административную деятельность плату из казны или, во всяком случае, за счет казны и с ее санкции (хотя, впрочем, продолжали существовать и владения типа кормлений). Все эти процессы происходили на фоне прогрессирующего ослабления и в конечном счете гибели правящего дома Цзинь, представители которого постепенно лишались не только реальной власти, но и возможности хотя бы формально, на правах сюзерена, вмешиваться в дела могущественных цзиньских цинов.

Резюмируя, можно сказать, что динамика политической борьбы в самом крупном и влиятельном из царств чжоуского Китая периода Чуньцю в общем и целом напоминала события в доме Чжоу несколькими веками ранее: от всевластия правящего дома (несмотря на интриги, заговоры и конфликты) к его постепенному ослаблению и усилению вассальных уделов-кланов, к деградации правителей и разделу территории царства между правителями этих уделов, превратившихся в самостоятельные государства. Разница — но весьма существенная — лишь в том, что правящий дом Цзинь не имел сакральной святости, обусловленной доктриной небесного мандата, и потому у него не было шанса уцелеть хотя бы в форме небольшого домена. Однако крушение дома Цзинь — точнее, переход власти в царстве к новым кланам и даже раскол царства на три большие части — не следует расценивать как свидетельство неудачной модели эволюции. Напротив, цзиньская модель — речь идет лишь о политическом ее аспекте — была вполне жизнеспособной, и длительное благополучное существование трех царств, Хань, Чжао и Вэй, после исчезновения Цзинь говорит именно об этом.

В отличие от Цзинь царство Ци было гегемоном лишь несколько десятилетий, пришедшихся на годы правления Хуань-гуна (685643 гг. до н. э.). До того из событий, на которые обратил внимание Сыма Цянь и которые интересны с точки зрения рассматриваемой в данной главе темы, стоит напомнить лишь о том, что, будучи уделом сподвижника Вэнь-вана и У-вана чжоуского Тай-гуна, это царство ранее других стало не только фактически слабо зависимым от центральной власти чжоусцев, но и относительно богатым, прежде всего за счет торговли рыбой и солью. Можно напомнить также о том, что в IX в. до н. э. оклеветанный соседом циский Ай-гун был живьем сварен в столице Чжоу [103, гл. 32; 71, т. V, с. 41–42]. Оба сообщения свидетельствуют в пользу того, что царство Ци рано стало сильным и претендовало на независимость, а это в те времена еще не оставалось безнаказанным. Разумеется, Ци, как и прочие уделы, трансформировавшиеся в самостоятельные царства, время от времени сотрясали внутренние смуты, связанные прежде всего с династийными спорами и разборками. Это было и вскоре после трагической гибели Ай-гуна, и в самом конце IX в. до н. э., во времена циского Ли-гуна. Но главная из них пришлась на рубеж VIII–VII вв. до н. э., когда к власти пришел Сян-гун [100] .

Надо сказать, что Сян-гун — как о нем рассказывают источники — отнюдь не был образцом добродетельного правителя. Помимо кровосмесительной связи с сестрой и обид, нанесенных близким сановникам, за ним числились и многие другие грехи, включая и убийства. Однако заговор и насильственная смерть правителя возмутили цисцев, которые не приняли в качестве правителя его убийцу, приходившегося ему кузеном. Тот был вскоре убит, и вот здесь-то и пришла пора вернуться в Ци бежавшим от Сян-гуна в соседние царства принцам, его сыновьям. Первым вернулся домой и занял трон отца Сяо Бай — тот самый, в которого стрелял соратник второго сына Гуань Чжун, попавший стрелой в пряжку на поясе и решивший, что он убил соперника своего хозяина. За этим последовала история с возвращением и прощением Гуань Чжуна, ставшего отныне слугой Сяо Бая, или Хуань-гуна циского, первого в чжоуском Китае гегемона-ба.

Таким образом, интриги и заговоры были едва ли не обычным делом в правящем доме Ци вплоть до воцарения Хуань-гуна, который тоже пришел к власти после очередной интриги и сопровождавшего ее заговора. За этим, однако, последовал сорокалетний период стабильности и процветания не только Ци, но и всего чжоуского Китая, заботу о котором взяли на себя Хуань-гун и Гуань Чжун. Можно сказать, что эти десятилетия были вершиной могущества древнекитайского царства Ци — того могущества, корни которого продолжали питать это территориально крупное и сильное царство и после этого на протяжении ряда веков. Но величия, подобного тому, какое было при Хуань-гуне, царство Ци более никогда не достигло. Его история после смерти могущественного гегемона была чередованием смут и стабильности, подъемов и следовавших за ними периодов упадка. Что же касается правящего дома Ци, клана Тай-гуна, то его судьба была еще более печальной: после Хуань-гуна в нем практически не было заслуживавших уважения правителей (исключением, да и то с оговорками, можно считать лишь длительное время правившего Цзин-гуна), а последние из их числа свыше века были марионетками в руках могущественного клана Тянь, со временем захватившего циский трон.

Политическая борьба в Ци, во многом сходная с тем, что было в Цзинь, отличается, естественно, некоторым своеобразием. Главное, на что стоит в этой связи обратить внимание, — это преобладание в царстве после Хуань-гуна достаточно длительных периодов внутриполитической нестабильности, чего нельзя сказать о Цзинь. Нестабильность дала о себе знать сразу же после смерти Хуань-гуна, вызвавшей острую борьбу между его сыновьями за власть. Несколько его сыновей поочередно становились правителями Ци, о чем подробно говорится у Сыма Цяня [103, гл. 32; 71, т. V, с. 50–52], но все они были слабыми и безответственными государями, как, впрочем, и сын последнего из них, Цин-гун, который допустил оскорбление цзиньского посла Ци Кэ, что повлекло за собой поставивший царство на край гибели карательный поход 589 г. до н. э.

Выше уже упоминалось о том, что оскорбление посла могло быть результатом внутренней интриги в Ци, хотя характер и цели ее в любом случае неясны. Можно добавить к этому, что сам правитель в ходе военной схватки, приведшей его царство к поражению, вел себя достойно, хотя ему и пришлось переодетым бежать из своей колесницы, затем захваченной неприятелем. Стоит вспомнить и о том, что он не только извлек уроки из своих ошибок, но и попытался их исправить, включая проведение реформ в Ци и извинения, принесенные Цзинь (с предложением цзиньскому правителю именоваться ваном). Сыма Цянь оценивает Цин-гуна высоко, считая его добродетельным и достойным уважения [103, гл.32; 71, т. V, с. 54]. Сын и преемник Цин-гуна, Лин-гун (582–554 гг. до н. э.), попытался использовать достижения отца для дальнейшего укрепления политических позиций Ци.

Он сумел пресечь интриги при дворе, поддержав мать и ее сожителя Цин Кэ в борьбе с соперниками и резко выступив против влиятельных кланов Го, Гао и Бао. Ослабив могущество этих кланов, он вызвал из Вэй находившегося там в бегах Цуй Чжу и назначил его главным министром. Цуй Чжу был человеком решительным и властным, так что под его руководством политический авторитет Ци быстро окреп. Похоже, однако, что это вскружило голову Лин-гуну. Он, в частности, явно переоценил свои возможности, когда бросил вызов Цзинь. Судя по сообщению Сыма Цяня [103, гл. 32; 71, т. V, с. 54], в 663 г. до н. э. циский Лин-гун вознамерился было сам созвать совещание чжухоу, что, как хорошо известно, было прерогативой царства-гегемона, т. е. Цзинь. В результате последовала серьезная военная экспедиция цзиньцев против Ци в 555 г. до н. э. Вскоре после этого Лин-гун умер, успев, однако, перед тем ввергнуть царство в очередную серьезную внутреннюю смуту.