— Замолчи! — воскликнула мать с яростью, какой Ник от нее не ожидала.

— Нет! Никаких «замолчи»! Мы должны разговаривать, мама, — взвыла Ник.

— Соседи. Бога ради, потише, Сьюзен…

— Черт с ними, с соседями! Возможно, отец мертв. А я — убийца.

— Сьюзен!

— Давай же, мама, померимся силой! — кричала Ник, встав на кровати и приняв боксерскую стойку. — Выясним наконец, это моя трагедия или твоя. Чье положение тяжелее?

— Я так расстроилась из-за отца, — всхлипнула мать. — Извини. Прости меня. О, Боже. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.

Ник с внезапной ясностью осознала, что ее мать больше нуждалась в утешении, чем она сама. Она смирилась с этой мыслью и легла, заключив мать в свои объятия. Это было странное ощущение. Или просто воспоминание? Такое уже случалось раньше и неоднократно, когда она чувствовала себя беспомощной, как ребенок. Тогда оказывалось, что ее мать еще более беспомощна. И Ник, во избежание худших потрясений, приходилось ее утешать.

Скоро мать глубоко заснула. А у Ник потеряла чувствительность только одна часть тела — ее правая рука, которую она подложила под плечо матери. Рука давно затекла, но когда Ник пыталась ее освободить, спящая женщина находила руки дочери и заставляла ее обнять себя, пытаясь укрыться ею, как одеялом.

«Может быть, я спала», — подумала Ник. В окно бил дневной свет. Она не помнила, снился ли ей какой-нибудь сон. Изящный будильник матери показывал восемь тридцать. Лежа неподвижно, Ник смотрела на косоугольный циферблат и кожаный корпус дорожного будильника. Этот темно-бордовый будильник всегда оставался с матерью, сколько Ник себя помнила. Все еще обнимая мать одной рукой, другой она приблизила часы к своему лицу, вдыхая знакомый мускусный запах кожи. Часы были механические и громко тикали. Мать заводила их каждый день. Ник, жившая в своей квартире около четырех лет, накупила за это время множество будильников, но все они почему-то терялись то в номере отеля, то в передвижной артистической уборной, размещавшейся в трейлере.

Она не помнила случая, чтобы хоть раз проснулась раньше матери. Ник даже не была уверена, что когда-либо видела мать спящей. Она соскользнула с кровати и прошла в гостиную.

Вопреки совету Джоанны, она включила телевизор. Он был установлен на Пятом канале. Местные, нью-йоркские, утренние новости уже шли.

— Мы вернемся после рекламы и расскажем вам о самых последних новостях, — пообещал ведущий, сверкнув фарфоровыми зубами и пытаясь производить впечатление серьезного, деловитого человека.

У Ник началось какое-то жжение в животе — то ли от голода, то ли от тошноты. Она предпочла приписать его голоду и прошла на кухню. В вазе, где ее мать всегда держала свежие фрукты, лежала гроздь желтеющих недозрелых бананов. Ник взяла один, очистила от кожуры и откусила немного несладкой мякоти. Она заглянула в спальню, чтобы убедиться, что мать еще спит. Затем вернулась в гостиную и села на пол перед телевизором.

— Мы продолжаем наш выпуск, — возвестил ведущий, — и Салли расскажет вам о последних новостях, а также покажет волнующую, полную драматизма пленку, отснятую командой «Горячих новостей» и повествующую о развитии событий в деле, связанном с убийством мужчины из Уэстчестера.

Ник ощутила подступившую к горлу тошноту. Пожалуй, ей не стоило есть этот банан.

— Салли?

— Спасибо, Джон. Речь пойдет о драке, в которую вступила вчера на Парковой авеню актриса Николетта Столлингс с репортером газеты «Нью-Йорк Пост». Команда наших «Горячих новостей» оказалась в гуще событий и попыталась добиться от Столлингс ответов на вопросы, связанные со смертью Джеффри Уайта, филантропа из Уэстчестера, отца двоих детей. В записи встречаются не вполне приличные выражения, поэтому будет лучше, если этот репортаж посмотрят только взрослые телезрители.

Показали эпизод, в котором Ник выкрикивала ругательства и боролась с репортером газеты «Пост».

— Сукин сын! Сукин сын! — орала Ник с экрана.

— Первая поправка к Конституции! Первая поправка! — визжал фотограф в ответ. Он выглядел достойнее, чем Ник, и казался беспомощным. Она же походила на сущую ведьму.

— В нашей студии находится Конни Куэвас, следящая за развитием событий с самого начала, с субботнего вечера. Конни?

— Спасибо, Салли, — проговорила Конни Куэвас, выглядевшая расстроенной и усталой. Как обычно, она говорила как-то странно, произвольно выделяя самые неожиданные слова. — Николетта Столлингс, которую близкие друзья называют «Сьюзен», несколько загадочная женщина. Вчера «Горячие новости» попытались добиться от нее ответов на некоторые простые вопросы о том, что произошло у нее на квартире два дня назад. Джеффри Уайт из Гастингса-на-Гудзоне, отец двоих детей, умер в субботу в этой самой квартире. Как сообщили нам наши источники, медэксперт так и не пришел к определенному заключению, но он не отвергает возможности убийства. Полиция не выдвинула обвинений, но у них есть основания полагать, что в момент смерти Джеффри Уайт находился в комнате наедине с мисс Столлингс. Мы встретились с ней возле офиса высокооплачиваемого врача с Парковой авеню, у которого, как предполагают, мисс Столлингс лечилась от шока.

На экране появилась секретарша доктора Клейна, которую сняли на улице, около офиса.

— Насколько мне известно, она испытала какое-то потрясение и обратилась за помощью к доктору Клейну. Больше я ничего не могу добавить.

Снова показалась Конни Куэвас в студии.

— Потрясение, — повторила Конни, выглядевшая крайне расстроенной.

Снова запустили пленку с записью эпизода, в котором Ник едва не повалила фотографа на землю с криком: «Сукин сын!» Репортер казался жалким и беззащитным.