— Конечно, понравился, Гарри, — тихо согласилась Оливия.

— Помнишь, как мы в шутку поддразнивали друг друга и вместе смеялись?

—Да...

— Наверное, — с упором продолжил он, — мне надо было сразу сказать, что для меня ты самая красивая девушка на свете.

Оливия в досаде покачала головой:

— Прекрати, пожалуйста, Гарри. Я прекрасно понимаю, чего ты добиваешься. Но уже слишком поздно!

— Милая, прошу, выслушай! Как знать, возможно, у нас с тобой больше не будет шанса побыть вдвоем. Я должен все объяснить! Умоляю тебя, Оливия! Мне надо хотя бы рассказать, что со мной произошло. Давай сядем...

Оливия печально взглянула на мужа и уступила.

— Вряд ли это что-то изменит, но если ты так настаиваешь... я тебя выслушаю.

Они сели на песок.

— Я расскажу все с самого начала. Да, согласен: возможно, это ничего не изменит, но тебе, по крайней мере, стоит это знать.

— Говори, Гарри, я слушаю.

— Хорошо. Клянусь, я не жду от тебя сочувствия. Это просто честное объяснение. Ну ладно... — Гарри явно собирался с мыслями. — В ту ночь я пытался сказать тебе, что когда мальчики живут вместе в школе-пансионе — а это, признаться, далеко не лучшее место для подростков, — иногда, от отчаяния и одиночества, они влюбляются друг в друга.

Оливия вздрогнула.

— Я был особенно одинок и жутко скучал по маме. В моем классе учился мальчик, с которым я подружился. Мы стали близки — нет, не в физическом смысле, но это были самые теплые отношения в моей жизни. Он выказывал ко мне симпатию, Оливия, и, похоже, я был ему небезразличен. Если совсем откровенно, в то время мне казалось, что я в него влюблен. И все последующие годы моего отрочества я пытался найти ответ на вопрос: может быть, я, как ты прямо выразилась, гомосексуалист?

Гарри взглянул на Оливию, но она опустила глаза: что ему на это сказать?

— Разумеется, — вел свой рассказ Гарри, — в Сандхерсте это чувство усилилось. Как ты знаешь, меня трудно назвать прирожденным солдатом, и я начал думать, что мое нежелание сражаться и проявлять агрессию в сочетании с пристрастием к игре на пианино происходит от того, что во мне недостает мужественности. Когда мы с тобой впервые встретились, признаюсь, я сильно смутился. Мне редко доводилось общаться с женщинами, и я ни разу не имел с ними близких отношений. Если уж говорить все до конца, они меня пугали до полусмерти. Я не понимал, чего они хотят, и не знал, как им угодить. А потом... — Гарри вздохнул, — в тот вечер, на танцах у Пенелопы, я познакомился с Арчи. Мне показалось, он очень на меня похож — во многих отношениях. Его чувствительность, любовь к искусству... Я, конечно, сразу понял, что он гомосексуалист. Он был очень настойчив, и я пару раз ездил к нему в Лондон.

— Однажды я видела тебя в Лондоне, — сказала Оливия. — Поздним вечером заходила в отель «Ритц», а ты поднимался на крыльцо клуба, расположенного на той же улице.

Гарри кивнул:

— Да, я там был. Арчи познакомил меня с некоторыми своими... друзьями. Он с самого начала воспринял как само собой разумеющееся, что я «один из них», и приложил немало усилий, чтобы меня соблазнить. — Гарри повесил голову. — Приехав на нашу свадьбу, он пытался отговорить меня от женитьбы на тебе — говорил, что это ужасная ошибка. Сказать по правде, Оливия, в те дни я был настолько растерян, что просто не знал, что и думать. Арчи рассказал мне кучу страшных историй, убеждая, что я не смогу выполнить свой супружеский долг в нашу первую брачную ночь. — Он посмотрел в глаза Оливии. — Я боялся, что он окажется прав. Поверь мне, Оливия, я очень сожалею о том, что случилось в ту ночь! Если честно, я был напуган до умопомрачения.

Оливия сразу решила не верить ни единому слову Гарри, но сейчас, взглянув в его затравленные печальные глаза, невольно почувствовала, что его рассказ абсолютно искренен. Если он обманывает, значит, в нем пропадает великий актер.

— В ту ночь, — продолжил Гарри, намереваясь закончить свое нелегкое откровение, — оставив тебя в спальне вместе с Элси, я зашел в библиотеку выпить коньяку для храбрости. Арчи нашел меня там и сказал, что давно меня любит. Я попросил оставить меня в покое: я был очень зол и страшно растерян. — Гарри вздохнул. — Пока ты ждала меня в спальне, недоумевая, куда я запропастился, я гулял по парку в обнимку с бутылкой коньяку. И это, моя дорогая, чистая правда. Клянусь жизнью моей матери.

— Понятно. — Не смея взглянуть на мужа, Оливия сосредоточенно просеивала сквозь пальцы мягкий песок.

— Как ты знаешь, три недели спустя, на Рождество, Арчи появился снова. Я был в полном замешательстве и не видел выхода из сложившейся ситуации. Я любовался твоей красотой, грацией и женственностью, но в то же время прекрасно видел, как ты смущена и обижена...

— Значит, ты понимал, что поступаешь плохо? — перебила его Оливия. — Вернее, здесь речь скорее идет об отсутствии поступка.

— Конечно, понимал, дорогая! Только не представлял, как мне это исправить. А в ту ночь, когда ты застала меня с Арчи, я как раз сказал ему, что больше не желаю его видеть, что убедился в своей любви к тебе и хочу стать для тебя настоящим мужем. Он очень рассердился, а потом схватил меня и стал целовать.

— Насколько я видела, ты не слишком сопротивлялся, — заметила Оливия.

— Если бы ты подождала еще несколько секунд, то увидела бы, как я пытаюсь вырваться из его объятий. Он меня чуть не задушил! — В глазах Гарри стояли слезы. — Это было отвратительно, гадко и неестественно! Можешь мне не верить, но я мужчина!