— Знаю я отца-то твоего, Петра-то Данилыча. Как же, — не находя нити разговора, в третий раз об этом же заговорил Яков Назарыч и крепко рыгнул после шестого стакана.

— Папочка!

— Ну, что такое — папочка! Брюхо рычет, пива хочет. Мамзель какая!.. С высшим образованием…

— Пока не с высшим… А буду с высшим…

— Дай бог, — сказала Домна Ивановна, ласково погладив дочку по спине.

— Да, оно, конечно, ничего… Что ж… Хотя при наших достатках — плевать в тетрадь и слов не знать, как говорится… Женихов и теперь хоть палкой отшибай. Эвот давеча приходит ко мне Павел Панкратыч, да и говорит:

«Малина у тебя дочка-то… И пошто ты ее учишь? Замуж надо сготовлять…»

— Папочка!

— А у самого сын жених… Да найду-утся… — Яков Назарыч любовно посмотрел на Прохора. — Найдутся женишки подходящие. Ничего. А ведь я, молодчик Прошенька, и дедушку-то твоего знавал — Данилу-то. Ох, и Еруслан был, — в сажень ростом!

Бойкий! Такой ли ухарь, страсть! Вижу, парень, и ты в него. По повадкам-то да по обличью. В него. — Яков Назарыч заулыбался самому себе, что-то припоминая. — Дак в капиталах, говоришь, батя-то твой? Ишь ты! Это Данило его пред смертью наградил. Только… Э-эх!.. — он прищурил левый глаз, улыбнулся по-хитрому и поскреб затылок. — Так мекаю, что не в коня корм. Не впрок будет…

— Ну отец! Тебе какое дело? — с досадой оборвала его Домна Ивановна.

— Не впрок, не впрок, — потряхивая головой, твердил Яков Назарыч. — Не в обиду будь тебе сказано, молодчик Прошенька, не деловой он человек. Слабыня. Бабник. Вот, торопись вырастать да бери все под себя. Дело будет… Дело.

— Про меня — услышите. Про меня все услышат! — гордо, с молодым задором откликнулся Прохор и покосился на девушку. — Ежели меня бог от смерти спас, я…

— Не хвались, едучи на рать. Молод еще, — предостерег его хозяин. — Услышут. Эк ты взлетываешь! Что ж собственно ты мекаешь делать-то со временем?

— Все! — крепко сказал Прохор.

В беседе время перевалило за полночь. Нина пошла спать. Ласковый взгляд Прохора проводил ее до самых до дверей и словно увяз в темноте, где постепенно замирали ее четкие шаги.

«Ушла… Какая она красивая! — думал он, не понимая, о чем спрашивает его Яков Назарыч. — Покойной ночи, Ниночка! Покойной ночи…»

На следующий день, жирно позавтракав, Прохор пошел с Ниной по городу.

На занятые у Куприянова деньги он успел купить черный овчинный полушубок, пыжиковую шапку с длинными ушами и в этом наряде был строен и красив. Он, осторожно и стыдясь, присматривался к Нине, скромно одетой в синюю шубу с белым воротником и белую шапочку. Ему нравился открытый взор ее больших умных глаз с оттенком задумчивости и грусти, нравились ее маленькие строгие губы, молочно-белое со здоровым румянцем лицо и вся ее крупная, расцветавшая фигура.

«Русская красавица. Вот бы…»

Он в это «вот бы» еще не мог влить значительного содержания, лишь чувствовал, что в его сердце намечается нечто, такое странное и новое. Ему хотелось без конца говорить с ней, без конца мечтать, выказать себя героем, чем-нибудь отличиться. Но язык, мозг и даже все движения его были скованы, он все еще дичился ее общества, боялся показаться ей смешным. Он видел в ней образованную барышню, а себя считал недоучкой, мужиком и вспыхнул как искра, когда Нина спросила его:

— А как же вы с ученьем? Что ж вы так-таки и забросите книги?

Подумав и потирая чуткие к морозу, ознобленные в тайге уши, он ответил:

— Учиться буду. Не знаю, — в школе или нет, но буду. По всей вероятности — дома. Куплю книг, программ…

— Ну, в это я не верю. Какое дома ученье? Учиться надо в городе, в людях, на обществе.

— Можно и дома. Было бы желание, — сказал Прохор. — А вам что ж, нравятся ученые?

— О да!

— А просто умные, сильные?

— Умному и сильному очень нетрудно сделаться и образованным. Да. — Она сжала губы и засмеялась в нос, обволакивая Прохора ласкающим взглядом.

— Постараюсь, — сказал тот и, заикаясь, добавил:

— Чтоб вам понравиться…

— Ха-ха-а!.. А вам так хочется понравиться мне? Смешной какой!

Прохор неловко поскользнулся и чуть не сшиб Нину. Они шли посреди укатанной дороги. Улица безжизненна. Кое-где двигались закутанные неуклюжие фигуры.

— Вот дом золотопромышленника Фокина, — сказала Нина. — Он в больших миллионах, а настоящего размаху нет; торчит здесь и всем доволен. Задает пиры. Однажды пьяного пристава заколотил в сахарную бочку и спустил с откоса. Был целый скандал. Дело доходило до губернатора. И все, конечно, сошло с рук…

— Деньги — сила, — сказал, оживляясь, Прохор. — Ниночка, а как вы думаете: буду я богат?

— Вы и так богаты.

— Да разве это богатство?! Я буду богат по-настоящему. — Глаза Прохора загорелись, голос перестал срываться. — По-настоящему буду богат. Настоящие дела заведу. Я об этом хорошо подумал.

Девушка засмеялась и слегка ударила его муфтой.

— Сколько вам, Прохор, лет?

— Тридцать.

— Ха-ха-ха! Сбавьте!

— Двадцать пять. Я не верю ни отцу, ни матери. Они думают, что мне восемнадцать.