Карли отодвинула матовый экран-занавеску, установленный Ролли Тэйлором, и зашла в душ. Потом вернула экран на место. Она отошла в сторону и включила проектор.

На экране возникла запись — та же Карли мылась в душе. Она подставляла свое лицо под струи воды, массировала плечи, грудь, живот.

А настоящая Карли в это время на коленях ползла к окну, возвращаясь к Майклу.

Иллюзия была полной. Маньяк даже не заметил подмены. Легкий пар шел из аппарата, установленного Тэйлором, и вылетал из раскрытого окна душа на улицу.

— Ну как я? — спросила Карли, наконец добравшись до Майкла.

Тот помог ей и они забились в угол.

— Карли, молодчина, скорр получишь Оскара за лучшую эротическую роль года.

— Ну ты и скажешь, — Карли стояла рядом с Майклом и сжимала ему руку. — Как ты думаешь, клюнет?

— Ну, если он не клюнет, значит в тюрьме его сделали импотентом, — сказал Майкл. — Я бы, честно говоря, клюнул.

— Это еще у нас впереди, Майкл. Ты же теперь разведенный и свободный человек.

— Ладно, поговорим после. Лучше думай об операции. Все еще впереди. Не отвлекай меня, ведь твоя роль уже закончена, а мне еще только предстоит играть.

— Ладно, желаю удачи, — Карли сжала руку Майкла и вышла через черный ход.

Ее уже ждал один из полицейских. Он набросил на плечи девушки черный плащ и они вместе спустились к машине.

Ролли переводил свой взгляд с одного монитора на другой. Он недовольно морщился. Потом поднес свои часы-рацию к губам, включил кнопку и позвал:

— Эй, эй, Майкл, отзовись.

Майкл засуетился, потом вспомнил про часы, тоже нажал кнопку и приблизил свое лицо к камере.

— Что, Ролли?

Сделай-ка ты поменьше пара. Это все-таки душ, а не пожар.

— А как это сделать?

— Подойди к панели управления, она в том черной ящике.

Хорошо, — Майкл склонился и недоуменно рассматривал неподписанные клавиши управления.

— А теперь, поверни единственную крутящуюся ручку, только не трогай клавиши, против часовой стрелки.

Майкл задумался, глядя на электронный циферблат своих часов, где пульсировали цифры. Потом повернул ручку, конечно, по часовой стрелке.

Всю ванную комнату заволокло едким дымом. Майкл закашлялся.

— Ты что, сумасшедший? — твердил в свои часы-рацию Тэйлор.™ Ты что, не знаешь, как движутся стрелки? Поверни в обратную сторону.

Майкл, махая руками и разгоняя дым, все-таки добрался до регулятора и повернул его обратно.

— Если ты еще раз повернешь ручку не в ту сторону, то приедут пожарные.

Тзйлор, конечно, не был удовлетворен тем, как отладил прибор Майкл. Дыма все равно было слишком много. Но теперь он уже не хотел рисковать, боялся, что Майкл все испортит. И поэтому оставил все, как есть.

Изображение Карли на матовом экране сладострастно изгибалось. Она растирала свое тело ярко-красной мочалкой, прикасаясь поочередно то к правой, то к левой груди. Она ласкала свои ягодицы, гладила ладонью бедра.

Маньяк исступленно облизывал пересохшие губы, он не мог оторвать свой взгляд от окна душевой. Он дрожал. На лбу выступил пот. Синяя рубашка прилипла к спине. Маньяк сильно, до боли в суставах, сжимал поручни. Казалось, что еще мгновение, еще несколько долей секунд и он бросится на девушку, которая продолжала сладострастно выгибаться под струями воды.

— Внимание, что-то произошло, — Сайлок вновь припал к биноклю.

Маньяк отошел от окна.

— Внимание, всем приготовиться.

— Внимание, — все слова капитана дублировал полицейский в рацию.

Послышался голос Майкла:

— Шеф, я вас слышу, продолжаю операцию.

— Кажется, сорвался, ничего не получится.

Маньяк отошел от окна и снова включил свет. На спине его рубашки было явно видно большое пятно пота. Мужчина открыл шкаф и вытащил на себя небольшую шуфлядку.

Сайлок, не отрываясь, следил в бинокль за малейшим движением маньяка.

Мужчина что-то перебирал в шуфлядке, что-то отодвигал, он явно искал какой-то предмет. Наконец в его руках появился остро отточенный, изогнутый, с кровожадным лезвием нож. На лезвии было два глубоких кровостока.

— Майкл, Майкл, — Сайлок снова взял рацию. — Приготовиться, он идет к тебе. Внимание, приготовиться. У него в руках нож. Не волнуйся.

Сайлок отошел от окна, следить уже за чем-нибудь было невозможно.