Шрифт:
Это была уже не дуэль и даже не битва. Это был омерзительный взрыв накопившейся годами ненависти и злобы.
В голове безжалостно избивающего своего врага зверя послышался чей-то голос, слабый… и в то же время нежный.
«Всё хорошо… я не боюсь.
Я готова принять на себя всё, что тебя мучает.
Ведь я твой «родитель», твой «учитель»…
И тот человек, который любит тебя больше всего на свете.»
Прекрасная броня из чёрного кристалла рассеивалась в воздухе, рассыпаясь на бесчисленные осколки.
Среди них виднелось несколько серебристых огоньков, ниспадающих на землю.
Этот свет стекал со зловещего визора зверя. Он походил на хищные челюсти, и из пространства между ними беззвучно падали на тело истерзанного чёрного аватара серебристые капли. Они падали, словно дождь.
Они падали, словно слёзы.
Глава 9
Харуюки сидел на дне ямы посреди тьмы, обхватив руками колени.
Откуда-то сверху, с невообразимой высоты, до него периодически доносились глухие звуки ударов. Он не знал, что это за звуки. Но Харуюки чувствовал.
Там, за пределами этой темницы, происходило нечто, чего не должно происходить.
И когда эти звуки прекратятся, сделанного будет уже не вернуть.
Он несколько раз пытался выкарабкаться из этой ямы. Но на чёрных отвесных стенах не за что было зацепиться. Эти стены были твёрдыми, словно сталь, и он не мог даже оцарапать их. А о полёте не могло быть и речи.
Дело в том, что Харуюки находился в этой яме не в образе своего дуэльного аватара Сильвер Кроу, а в своём настоящем теле. В карманах его одежды не было никаких инструментов, а у тела, неспособного подтянуться больше двух раз, не было ни единого шанса подняться по отвесной стене.
Именно поэтому Харуюки сидел, бессильно обхватив колени, и слушал доносившиеся до него звуки, подобные часам, отсчитывающим время до конца. Он смотрел в пол, и из его закрытых глаз одна за другой падали на пол слёзы.
«Я всегда был таким…
Когда в третьем классе они впервые спрятали мою обувь. Когда в пятом классе заставили меня изображать свинью. Когда начали отбирать мои деньги в средней школе и избивали меня без каких-либо причин. И каждый раз я убегал, держался за колени и плакал.
И когда всё это кончится, я снова вернусь в те времена. Этот чудесный сон закончится, и я вернусь в суровую реальность.»
Мысленно прошептав всё это, Харуюки решил оградить себя от доносившихся сверху звуков.
Но когда он уже поднял руки, чтобы закрыть ими уши, он вдруг замер, приподнял лицо, приоткрыл глаза и посмотрел на выставленные перед собой ладони.
Короткие толстые пальцы. Бледные ладони, которые он постоянно прятал в карманах. Он никогда не протягивал эти руки кому-либо, никогда не сжимал их, собираясь сражаться. Он лишь ограждался ими от остальных…
…«Тебе действительно кажется, что два метра виртуального пространства — это так далеко?»
Словно услышал он вдруг чей-то далёкий голос. А затем он услышал свой собственный ответ:
«…Далеко».
— …Но, — произнёс сжавшийся на земле Харуюки, продолжая донёсшийся из глубин воспоминаний разговор. — Если я протяну вперёд руку, это расстояние станет чуть меньше. Если шагну вперёд, оно станет ещё меньше. Однажды меня научил этому… очень дорогой мне человек.
Уперевшись руками в колени, он неуверенно поднялся. Он попытался посмотреть вверх, но выхода не увидел. Отвесная стена казалась бесконечно высокой.
Харуюки вытер слёзы и обернулся, встав напротив чёрной стены. Это была та самая скала, которую он столько раз безуспешно пытался штурмовать и, в конце концов, сдался.
Вдруг в голове всплыли смутные воспоминания. Однажды он уже упал до основания отвесной стены, но смог взобраться по ней и открыл свой новый путь.
Харуюки на автомате крепко сжал правую руку, затем по очереди осмотрел сверкавшую холодным блеском чёрную стену и свою мягкую бледную руку, а затем решился и размахнулся.
Удар был неуклюжим и медленным, но как только его кулак коснулся стены, обжигающая боль пронзила его тело от руки до головы, и Харуюки завопил:
— У-а-а!..
С трудом удержавшись, чтобы вновь не упасть на землю, он отвёл зудящую руку к груди. Кожа около кости облезла и покрылась кровью. Но на стене не осталось ни трещины, ни ямки.
Освежив увядшую было уверенность, Харуюки сжал левый кулак.
— …У-у! — жалобно воскликнул он, нанося удар.
Вновь послышался глухой удар, и вновь он ощутил страшную боль. Из глаз снова хлынули слёзы. Харуюки приставил окровавленный кулак ко рту, не давая себе зареветь.