— Вы правы, герр генерал.— Нойфельд поднял глаза: Дрошни, тронув его за плечо, показывая на север. — Одну секунду.

Нойфельд стащил наушники и повернул голову туда, куда указывала рука Дрошни. Он поднес к глазам бинокль, но ничего не увидел. Тем не менее, он безошибочно определил характер звуков. В вышине нарастал дальний гул двигателей. Нойфельд вновь нацепил наушники.

— Мы вынуждены поставить англичанам отличную оценку за пунктуальность. Появился их самолет.

— Прекрасно, прекрасно. Информируйте меня постоянно.

Нойфельд оттянул один наушник и стал вглядываться в небо, но луна скрылась за тучей, и он опять ничего не увидел. А между тем шум двигателей приближался. Вдруг внизу на плато раздались три пронзительных свистка. Маршировавшая колонна моментально рассыпалась, мужчины и женщины устремились к восточной границе плато, где лежал глубокий снег. Но человек восемьдесят, очевидно по предварительной договоренности, остались на месте, рассредоточившись по обе стороны полосы.

— Неплохо организовано, нужно отдать им должное, — одобрительно воскликнул Нойфельд.

Дрошни злорадно ухмыльнулся. — Тем лучше для нас, а?

— Похоже, все лезут из кожи вон, чтобы помочь нам нынешней ночью, — согласился Нойфельд.

Темная гряда облаков сдвинулась к югу, и луна залила плато белым светом. В ту же секунду, менее чем в полумиле, Нойфельд увидел четкие контуры самолета, заходящего на посадку. Раздался громкий свист, и люди, выстроившиеся вдоль полосы, включили фонари, что в данных условиях, когда было светло почти как днем, выглядело излишним.

— Сейчас сядет, — сказал Нойфельд в микрофон. — Это бомбардировщик, «Уэллингтон».

— Будем надеяться, приземлится удачно‚ — проговорил Циммерманн.

 — Да уж, будем надеяться.

«Уэллингтон» приземлился удачно — идеальная посадка, учитывая чрезвычайные условия. Он быстро снижал скорость, но не останавливался, а продолжал катить к концу полосы.

— Сел на полосу, герр генерал, и продолжает движение, — проговорил в микрофон Нойфельд.

— Почему он не останавливается? — спросил Дрошни.

— На снегу тормозной путь совсем иной, чем на бетонной дорожке, — ответил Нойфельд. — При взлете у них каждый ярд будет на счету.

Совершенно очевидно, что пилот «Уэллингтона» был того же мнения. До конца полосы оставалось ярдов пятьдесят, когда из многолюдной толпы на обочине отделились две группы людей и бросились к самолету. Одна устремилась к заблаговременно распахнутому люку, другая — к хвостовому оперенью. Обе группы подбежали к самолету, когда он достиг конца полосы и остановился. Человек двенадцать тут же налегли на хвостовую часть и принялись разворачивать «Уэллингтон» на 180°.

— О Боже, — поразился Дрошни, — они не теряют ни секунды, а?

— Это было бы непозволительно. Если самолет останется на месте, то начнет проваливаться в снег. — Нойфельд поднес к глазам бинокль и заговорил в микрофон.

— Теперь они садятся в самолет, герр генерал. Один, два, три… семь, восемь, девять. Да, всего девять. — Нойфельд облегченно вздохнул и почувствовал, как спадает напряжение — Примите самые сердечные поздравления, герр генерал. Их и самом деле девять.

Самолет развернулся, готовый взлететь. Пилот убрал тормоза, включил двигатели на полную мощность, и спустя двадцать секунд после приземления «Уэллингтон» вновь двинулся с нарастающей скоростью по снегу. Пилот действовал рискованно: он дотянул разбег до самого конца взлетной полосы и лишь тогда поднялся в воздух, оторвавшись от земли чисто и легко. Самолет постепенно набирал высоту в ночном небе.

— Взлетели, герр генерал‚ — доложил Нойфельд. — Все идет исключительно по плану. — Он прикрыл ладонью микрофон, провожая улетавший самолет взглядом, и улыбнулся Дрошни. — Думаю, им следует пожелать счастливого пути, согласны?

Мэллори, стоявший в многолюдной толпе на краю взлетной полосы, опустил бинокль. — Счастливого им полета.

Полковник Виз печально покачал головой. — И вся эта работа лишь для того, чтобы отправить пятерых отпускников на отдых в Италию…

— Осмелюсь заметить, они нуждались в отдыхе.

— Черт с ними! А как же мы? — требовательно спросил Рейнольдс. Он произнес эти слова без злобы.

Судя по лицу, он был беспредельно озадачен. — Ведь этот чертов самолет предназначался для нас.

— М-м-м. Ну, я передумал.

— Передумали... Так я и поверил, — с горечью сказал Рейнольдс.

На борту «Уэллингтона» усатый майор недоверчиво оглядел пассажиров — троих коллег-военных, вызволенных из плена, и пятерых партизан — недоуменно покачал головой и обратился к капитану, сидевшему рядом.