Вера удивленно посмотрела на Тюренна. Неужели перспектива изысканного ужина, отличной гаванской сигары и рюмки дорогого коньяка не прельстили его? Да и вежливо ли было уходить столь внезапно?

Однако банкир распрощался с владельцем «Монплезира» исключительно добродушно.

— Встретимся в другой раз? — улыбаясь, спросил он Франсуа.

— Да, да, конечно, — с улыбкой подтвердил Тюренн и вслед за лакеем вышел из комнаты.

«Буйабес», который состоял, кажется, из всех сортов водившейся в Средиземном море рыбы, был съеден за несколько минут.

— Люблю, знаете ли, провансальскую кухню, — объяснил Вальман. — Кое-кто воротит от нее нос, считая, что изобилие чеснока придает пище вульгарность. Но я с детства привык к чесноку. Когда жил в Варшаве, ел его не меньше, чем хлеба. А сейчас… Сейчас я богатый человек, — растянул Мишель Вальман в улыбке тонкие губы, — и могу позволить себе плевать на людское мнение…

Лакей подал второе блюдо: «беф-ан-доб» — говядину, которую перед тем, как пожарить на медленном огне, в течение десяти часов вымачивали в соусе из красного вина и ароматических трав.

— Так вам понравились мои выступления? — От нескольких бокалов рубинового «Белле» Вера стала смелее. — А это что? — спросила она, когда на столе появился десерт.

— Провансальская сладость «нуга», — ласково улыбнулся банкир. — Ее готовят из меда и миндаля… Да, мне понравились вы… ваша грациозная фигурка и милое лицо.

— Странно…

— Что вас смущает?

— Я не видела вас во время выступлений. Или вы сидели очень высоко?

— А вы и не могли меня видеть. — Банкир рассмеялся, глядя на удивленное лицо Веры. — Франсуа показал мне ваши фотографии. И я сразу влюбился в вас.

Обхватив ножку бокала своими тонкими пальцами, Вера прошептала:

— Франсуа сказал, что вы хотите помочь мне утвердиться на цирковой арене. Это правда?

— Конечно! — рассмеялся банкир. — Давайте я налью вам еще вина…

Лакей куда-то исчез, и Мишель собственноручно наполнил бокал Веры.

— Сорок тысяч франков в месяц вас устроят?

От такой суммы у девушки перехватило дыхание.

— Сорок тысяч! Когда я начну хорошо зарабатывать, я постепенно верну вам деньги, — прошептала она.

— Даже не думайте об этом! Еще вина?

— Спасибо. Пожалуй, хватит.

Веру уже пошатывало. «Белле» только казалось слабым вином. На самом деле оно пьянило посильнее других сортов.

Мишель поднялся из-за стола. Вера неуверенно встала и вынуждена была опереться на руку банкира.

Пробило половина двенадцатого. «Старику, наверное, давно пора спать! — ужаснулась Вера. — Его личный врач заклюет меня…»

— Извините, что я так задержалась, — пролепетала она.

Мишель как-то странно улыбнулся и, схватив девушку за руку, настойчиво потащил за собой.

Они вошли в роскошную спальню. Огромная кровать розового дерева с бархатным пологом напоминала походную палатку римского императора. Зеркала во всю стену и уютные кресла-бержеры соседствовали с массивным камином. На нем стояли английские часы с позолоченным циферблатом. Угол спальни отгораживало несколько расписных шелковых китайских ширм.

Мишель повернул Веру лицом к себе, положил свои руки на ее полуоголенные плечи и восхищенно произнес:

— Какая стать!

— Мне пора идти… — пробормотала сбитая с толку и ничего не понимающая циркачка. «Неужели ему так ударило вино в голову», — шевельнулась в голове несмелая мысль.

— Переночуешь у меня, а завтра утром мы вкусно позавтракаем и ты поедешь к себе в цирк… чтобы снова прийти ко мне вечером! — хихикнул банкир. — Ну, будь умницей, раздевайся!

Вере показалось, что она ослышалась. Между тем Вальман стал на ее глазах расстегивать фрак и снимать бабочку. Оставшись в одних брюках, он недовольно спросил:

— Чего ты копаешься? Мне, между прочим, завтра утром на работу!

Голая грудь банкира, поросшая редкими седыми волосами, напоминала грудку цыпленка. Сутулые узкие плечи и тонкие руки, похожие на руки десятилетнего ребенка, наводили на мысль о том, что этот человек предпочел бухгалтерские книги физическому труду еще в раннем детстве.

— Ради Бога, объясните мне, что происходит?! — молитвенно сложила руки на груди Вера. — Я ничего не понимаю…

— Разве Франсуа тебе ничего не объяснил? — удивился банкир.

Он расстегнул молнию штанов, и они упали к его ногам. Раздетый до трусов банкир теперь уже точно походил на цыпленка — тщедушного, некормленного, голенастого.

Он подошел к одной из ширм, увлекая за собой Веру. Повернул ширму, и циркачка увидела несколько больших цветных фотографий. На них была сфотографирована она… в обнаженном виде.