Религиозная же форма ивритской культуры — по вине нескольких поколений без интеллектуальных запросов — перестала являть собой тот источник мысли и жизни, ту интегральную цивилизацию, быть которой присуще ей в высшей степени. Теперь ее признают только ради традиции — но не традиция является основанием ее бытия; ее признают ради благочестия — но оно не является разумным основанием.

Чтобы неизменные ценности иудаизма, сокрытые в текстах Библии, Талмуда и комментаторов, могли насыщать наши души, необходимо, чтобы они снова стали пищей для умов. Пока присутствие подлинной еврейской цивилизации — светской или религиозной — не ощущается за пределами курсов иврита в наших средних и даже начальных школах, иврит, несмотря на предоставленное ему время, останется лишь возможностью, которая просто не имеет возможности реализоваться.

3.

Итак, выясняется, что религиозное наставление нуждается в иудаике, и что успех ее преподавания в средней, высшей или начальной школе зависит от состояния фундаментальной науки, и разработка ее, таким образом, оказывается самой неотложной задачей современного еврейства, в том числе и израильского. Безусловно, полезна также и простая ревизия традиционных форм еврейской культуры. Но, вопреки чаяниям либерализма, речь идет вовсе не о сокращении расходов по управлению громоздким наследством, благодаря которому надеются предупредить банкротство почтенного дома.

Нужно, напротив, расширить науку о еврействе, что, в сущности, означает лишь возведение ее в ранг науки.

Но пусть нас поймут правильно: возвысить иудаику до ранга науки — не то же самое, что представить ее источники на суд филологии, как это происходило в течении последних ста пятидесяти лет.

ХIХ век завершился филологией иудаизма. Пятьдесят веков были уложены в картотеку — необъятная еврейская эпиграфика, собрание надгробных надписей, — так важно было выслушивать их исторические свидетельства, и еще предстояло разбираться в пересечениях различных влияний. Какое кладбище! Могилы ста пятидесяти поколений! Филолог, подвергающий тексты критическому осмыслению, может даже проникнуться нежностью к этому трогательному фольклору, но только он, критический ум, оказывается на минутку умнее своего объекта. Опасность в том, что эта минутка может стать вечной, и лишь к ощупыванию карточек подведет его размеренное продвижение мысли.

Возвести иудаизм к науке, помыслить иудаизм — это значит снова сделать его тексты Учением.

На Западе талмудические тексты никогда не воспринимались всерьез. В них допускалось наличие истин, когда они, эти истины, соответствовали самому общему здравому смыслу; но никто не замечает того незаконченного диалога, который они ведут со всем миром, поставленным под вопрос.

Чистая филология, недостаточная для понимания Гете, недостаточна и для понимания интеллекта рабби Акивы, или рабби Тарфона. Но, если мы пытаемся быть евреями, т. е. провозглашаем себя таковыми, пора предоставить слово рабби Акиве и рабби Тарфону.

Чистого благочестия также недостаточно. Можно еще попробовать педагогику экзальтации, ценой всеобщих усилий, на одном энтузиазме принять положения, которые требуют согласия разума. Но чистые чувства (даже когда они являются таковыми), или же чувства оранжерейные остаются идеями, не имеющими завтрашнего дня. Ничто не докажет свою подлинность — надо ли говорить об этом? — без удостоверяющей печати интеллекта. Не бывает дешевого признания! Разговоры о кризисе разума, популярные среди молодежи, слишком легкомысленны. Уникальным преимуществом нашего времени является понимание оснований, на которых еврейство сможет познать себя. Только фундаментальная наука даст возможность среднему или начальному образованию не быть отвергнутым, либо забытым при первом же контакте с миром, в котором мы все же рассчитываем жить, работать и творить.

Reflexions sur l'education juive: Les Cahiers de l'Alliance israelite universelle n. 58 (1951)

Уничтожение европейского еврейства и железный занавес, опустившийся за оставшимися в живых, предоставили западный иудаизм самому себе. Волны иммиграции, которые регулярно возвращали ему экзотический облик и забытые знания, оживляли, в силу своих потребностей, их общинные учреждения и заполняли пустующие синагоги, прекратились. Вскоре улица Розье потеряет свою островную сущность. Будущее европейского иудаизма целиком просматривается в этой парижской урбанистической перспективе.

Единственным средством сохранения еврейских общин Запада становится, таким образом, изучение иудаики. В современном обществе религия перестала играть доминирующую роль. Только христианство использует еще, как и прежде, те социальные формы современных светских государств, которые сложились под его влиянием. Да и сами государства живы этой субстанцией, находящейся между верой и разумом… Если мы, рассеянные среди других народов, желаем остаться евреями даже без религиозной веры, нам нужен эквивалент тех интеллектуальных и социальных структур, которые христианство завещало нациям Европы. Но невидимые еврейские города создавались в книгах, и чтобы мы обрели свой дом, нам нужно заново проложить путь в эти утаенные текстами города.

Еврейская школа представляет для французского иудаизма после 1945 года предмет главной и неотложной заботы. Наряду со школой Маймонида, открытой еще во времена подъема гитлеризма, после Освобождения появляются средние школы — „Явне“ в Париже и „Акива“ в Страсбурге; возобновляет свою деятельность начальная школа Люсьен де Гирш, а раввинская школа восстанавливает секцию среднего образования. В Орсее движение Еврейских Просветителей Франции основывает в 1946 году школу Жильбера Блоша, чтобы готовить молодых людей и девушек к различным профессиям в сочетании с иудаизмом. Какой амбициозный девиз: „Делать так, чтобы ученики не могли обходиться без иудаизма; делать так, чтобы иудаизм не мог обойтись без них“!