Мы отдыхаем примерно час, потом один из проводников приходит рассказать о поездке на сафари, которая ждет нас в сумерках. Снова напоминают правила: фото– и видеокамеры разрешены, громко не разговаривать, не кричать ни за что, потому что это может вызвать панический бег животных. Из машин не выходить, не пытаться кормить зверей и не подманивать их поближе, руки из машин не высовывать ни при каких обстоятельствах.

Я пью чай и беспокоюсь, что будет, если во время наблюдения за львиным ужином мне понадобится еще раз облегчиться. Думаю отказаться, но мысль о том, чтобы отослать детей в ночь с Питером и Дирком, просто не рассматривается.

Мы отдыхаем. Я раздаю детям пакеты для сафари, приготовленные Софией, фотоаппараты, шляпы с огромным металлическим значком: «Большая БМ Нейта».

Дирк мне приносит какой-то специальный напиток.

– От этого вам должно стать лучше.

– А что это?

– Гаторейд, – говорит он. – Держим для беременных дам.

Так и не понял, шутил он или нет, но мне становится лучше.

В машине с нами оказывается пожилая пара из Нидерландов.

– Всю жизнь об этом мечтал, – говорит муж. Жена, по-английски не говорящая, кивает. – Мой дед ездил много лет назад и привез домой шкуру слона.

– Он убил слона? – спрашивает Рикардо.

Человек гордо кивает. Все остальные молчат.

– Как вам известно, сафари фотографическое, – говорит Питер. – Стрелять будут только камеры.

Человек из Амстердама мрачно кивает, будто ему действительно хочется большего.

– Мы знаем, что в этой местности живет львиный прайд, там несколько самок, пара самцов и немножко львят нескольких месяцев от роду. – Машина замедляет ход, Питер переходит на шепот: – Вон там на той стороне дороги – свежие следы лап прайда. Они где-то рядом.

Вдруг один из черных показывает в сторону, и из кустов встает лев, за ним идут львица и несколько львят. Лев будто подкрадывается к кому-то, у него подергивается хвост.

– Этого льва я знаю, – говорит Питер.

Львы подходят ближе, и мы начинаем снимать львицу и львят, а потом приближается еще одна самка, и мы прослеживаем их до полянки, где несколько львов жуют что-то, слава богу, не опознаваемое – труп какой-то.

– Что они едят? – спрашивает человек из Амстердама.

– Антилопу, – отвечает Питер.

– А животные за оградой? – спрашиваю я. – Есть шанс столкнуться с диким львом на дороге?

– Очень мало, – говорит Питер. – Почти все большие животные живут в заповедниках и национальных парках. Можно встретить мелких обезьянок, павианов, антилоп, но очень маловероятно увидеть слона, льва, носорога или буйвола…

– А на этих зверей все еще охотятся?

– Да, – говорит Питер.

– В огороженном парке – это себя не уважать, – говорит Нейт.

Потом все молчат, пока Рикардо не прерывает тишину вопросом:

– Так это вроде зоопарка под открытым небом и в загородке?

– Вроде, – отвечает Эшли.

Мы видим льва, который ссорится с другим львом, нащелкиваем снимков сотню и успеваем вернуться в лагерь на закате солнца. Небо огромное и к нашему возвращению усыпано звездами. Мы узнаем созвездия и некоторым даем новые имена – игра такая.

Нашу палатку приготовили к вечеру. Каждый из трех диванов, окружающих огромную двуспальную кровать, сам превращен в кровать с накрахмаленными простынями, пухлые подушки задрапированы москитными сетками – одновременно и по-деревенски просто, и шикарно. Нам предложен выбор: ужинать с прочими гостями или же на своей террасе.

Мы решаем на террасе. У каждой палатки свой «дворецкий». Нашего зовут Бонгани. Это гибкий юноша с очень черной кожей, излучающий доброту. Дети предлагают ему сесть с нами за стол и поужинать макаронами с сыром, но он мотает головой.

– Я уже поел, – отвечает он, – но приятно смотреть, как еда доставляет радость вам.

Бонгани приносит мне еще гаторейда, несколько тостов и горячей воды, чтобы я мог приготовить себе чай. Открыв пакет, который дал мне Лондисизве, я вижу шарики чая, и на каждом написано, в какое время дня и в какой день недели его следует пить. Сегодняшний шарик темный, лиловато-черный.

– Сливок или сахара? – спрашивает Бонгани.

– Мед, если есть.

– На сафари есть все, – отвечает Бонгани, и это действительно так, отчего несколько неуютно.

После ужина я пью чай, приятный и успокаивающий, и принимаю ванну, пока дети смотрят кино. До меня доносятся их голоса. Эшли говорит, что быть девочкой в Южной Африке очень тяжело: их никто здесь не уважает. Мальчики ей отвечают, что не заметили этого, и странно, как заметила она.

– Это очень печально, – говорит она им. – Женщины готовят, женщины моют и убирают, и никто их не уважает, и всем на них плевать.