– Да, частная жизнь есть у нас у всех, – соглашается Гервин, и интонация у него понимающая. – Проститутки? – повторяет он.

– Нет, – отвечаю я. – Когда я говорю «частная жизнь», это значит, что с вами обсуждать ее я не хочу.

– Как бы вы описали свою эмоциональную жизнь?

– Таковой не имеется, – отвечаю я честно. В этой области я сильно завидую Никсону: он умел плакать, его даже можно было плаксой назвать. И часто он открыто рыдал, скорее даже всхлипывал. – Я стараюсь избегать эмоций.

– У каждого из нас свои методы, – говорит он. – Если с вами случится что-то такое, что вам не нравится, если с вами кто-то обойдется дурно, что вы будете делать?

– Буду делать вид, что этого не было.

Джорджа мы находим на теннисном корте. Автомат кидает в него мячи, а тренер кричит: «Замах, удар, проводка».

– У него сильный удар слева, – говорит доктор, глядя в окно.

– Всегда был, – отвечаю я.

После занятия меня приглашают встретиться с Джорджем в раздевалке. Гервин берет Тесси, и я вхожу. Джордж стоит голый под душем, обращаясь ко мне с намыленным лицом:

– Тесси с тобой?

– Здесь, за дверью. Сюда я ее заводить не стал, она кафель не любит. У тебя отлично получается слева, – говорю я, завязывая разговор. Черт его знает, о чем я должен с ним разговаривать.

– Врачи говорят, я поправляюсь.

– Это здорово.

Я успеваю мельком подумать, понимает ли он, что находится не в каком-то профилактории для высшего руководства, а за решеткой в сумасшедшем доме.

– Скоро на ужин, – говорит он. – Ты остаешься?

– Да, я сегодня и завтра здесь.

Это несколько странно все, будто на свое тело со стороны смотришь. Его врачи послали меня в раздевалку увидеться с ним, пока он голый и плавает в чем-то вроде послеигрового кайфа, как следует сдобренного лекарствами.

– Я тебя тут оставлю, одевайся, – говорю я, готовясь выйти. Выхожу и встречаю Гервина, который передает мне поводок. С ним еще Розенблатт и тренер по теннису, они стоят и говорят друг другу, как это хорошо, что Джордж «снова в игре».

Когда из раздевалки выходит Джордж, Тесси, завидев его, изо всех сил натягивает поводок. Джордж приседает перед ней, отклячив задницу и расставив руки, – игровая стойка. Собака ведет себя возбужденно, но подозрительно-осторожно. Джордж валится на траву, начинает кататься на спине, болтая руками и ногами в воздухе. Собака ведет себя так, будто рада его видеть, но знает, что он псих. У меня отношение такое же: настороженно-оптимистическое.

– Умница, – говорю я собаке.

По дороге в столовую кто-то из обслуги берет Тесси и уводит – «на то время, пока вы будете есть».

Джордж оборачивается ко мне:

– Ты постарел.

– Со мной произошел небольшой несчастный случай.

– Так он же со всеми произошел.

– Со мной еще один. После того первого.

Вслед за нами в столовую входят Розенблатт, Гервин и тренер по теннису.

Мы рассаживаемся. Я кладу под себя папку-гармошку, которую привез из дому и тут всюду таскаю с собой. Официант спрашивает, кому из нас «ягодный взрыв». Они все поднимают руки.

– А вам да или нет? – спрашивает тренер, глядя на меня.

– А что такое «ягодный взрыв»?

– Красно-зеленый молочный коктейль, богат антиоксидантами, с добавкой «омега-три», – отвечает он на автомате.

– Тогда и мне, – говорю я.

– Батончик какой? – спрашивает Джордж.

– «Тоффи-мока-мушкетер».

Жаль, что я не знаю языка, на котором они говорят.

– Мне стейк, – говорю я.

– У нас вегетарианский стол, – отвечает официант. – Могу вам сейтан в петрушечном соусе принести. Говорят, что по вкусу как телятина.

– С удовольствием.

Официант собирает у всех заказы и извещает нас, что салатный бар открыт. Я смотрю на прочих посетителей. Трудно сказать, кто тут сотрудник, а кто пациент: все одеты так, будто в гольф играть собрались. По ту сторону салатного бара видна дверь, ведущая во что-то вроде отдельного кабинета. Вдруг в вихре движения целая группа пролетает через главный зал и туда, в отдельный кабинет. В окружении этих людей я успеваю заметить затылок седого мужчины. Видимо, это и есть бывший кандидат в президенты.

– Вы историк? – спрашивает меня Гервин, пытаясь завязать вежливый разговор.

– Преподаватель и исследователь. Сейчас тоже работаю над книгой.

– Мой маленький братик думает, будто на Никсоне собаку съел, – добавляет Джордж.

– Я вообще-то старше на одиннадцать месяцев. Старше, – повторяю я.

– И что вас интересует в Никсоне? – спрашивает Гервин.

– А что в нем не интересно? Он увлекает невероятно, и история все еще развивается, – отвечаю я.

– Вообще-то мой братец в Никсона влюблен. Не может на него налюбоваться, вопреки всем его недостаткам. Мне типа нравится, все время есть над чем поржать.