– Конечно, – говорю я гордо. – Ты же знаешь: Никсон – моя специальность.

– Я знаю. Дети Никсона звали ее «тетя Роуз». Она была ему беззаветно верна, – говорит Нейт. – А меня интересуют вопросы верности, даже если человек, которому преданы, порочен, преступен или вообще какой-то не такой. Еще я изучаю эволюцию «диктабелта» – эта аппаратура появилась в сорок седьмом году вместо «эдифона», а после нее, конечно, был катушечный магнитофон, а потом и еще потом какие-то уже фантастические штуки, в том числе восьмидорожечный магнитофон, у отца до сих пор такой есть – он хранит экземпляр записи живого концерта «Айрон баттерфлай», красная такая, лежит у него в ящике с носками… – Нейт останавливается, явно решив, что сболтнул лишнего. – Как там Тесси?

– Ничего, только понос у нее. Залезла в мусор.

– Это она любит. Ну, пойду я, пожалуй, у меня домашней работы куча.

– Ладно, – отвечаю я. – Спрошу про мальчика, но, ручаюсь, ничего мы до суда сделать не сможем. Это будет выглядеть как попытка повлиять на его исход.

– Я об этом не подумал, – отвечает Нейт. – Я только о мальчике думал.

На следующее утро, раннее и ясное, звонит телефон.

– Простите, что так долго. У меня был напряженный день, – говорит Джулия Никсон Эйзенхауэр.

– Я однажды вашего отца издали видел, – выпаливаю я настолько взволнованный, что даже пот прошибает. – Я был в предвыпускном классе, и нас всех повезли в Вашингтон. Ходили в Белый дом, а ваш отец принимал какого-то почетного гостя иностранного, я его видел издалека, через газон. А потом в Смитсоновский музей, показывали маятник Фуко и флаг из Форт-Генри, который Мэри Янг Пикерсгилл сшила, – тот, что был замечен Фрэнсисом Скоттом Ки и вдохновил его написать «Знамя, усыпанное звездами». Мы ходили на Монетный двор, в Бюро по выписке денежных знаков и в Национальный архив, где Декларация независимости. – Все это ко мне возвращается, захлестывает. Я же не помнил ничего этого, пока не зазвонил телефон, и как будто открылась дверь в какой-то мозговой чулан, и оттуда посыпалось наваленное под потолок. – Я люблю Вашингтон. Когда был моложе, то мечтал вырасти и жить в Вашингтоне, ездить на работу по Индепенденс-авеню, мимо Смитсоновского института, в Капитолий Соединенных Штатов…

– Боже мой, – говорит она, когда я останавливаюсь дыхание перевести, – вы истинный патриот.

– Спасибо, – отвечаю я. – С вами говорить – это волнующее переживание.

– Не знаю, насколько вы в курсе всех событий, – говорит она, – так что простите, если скажу то, что вы уже знаете. С две тысячи седьмого года библиотека вошла в федеральную систему президентских библиотек. До того это была частная библиотека, содержащая пред– и постпрезидентские материалы моего отца.

– Если мне не изменяет память, – начинаю я, изо всех сил подбирая слова, – по ее поводу были какие-то семейные трения.

Она молчит пару секунд, потом продолжает:

– Перевод в подчинение администрации архивов и записей США навел нас на мысль о реорганизации. Перехожу прямо к делу: мы нашли в ящиках материалы, которые содержались отдельно.

– Какого рода материалы?

– По моим ощущениям, они были для отца довольно личными. Бумаги, с которыми никто из нас не был знаком, неизвестные прежде документы. В общем, я хочу сказать, что мы открыли нечто…

– Правда? – спрашиваю я, удивленный. – А что именно?

Она молчит. И линия молчит, почти мертвая.

– Я слушаю.

– Рукописные материалы, о которых мы не знали, – говорит она сдавленно.

– Дневники?

– Может быть. Или нечто иное.

– Любовные письма?

Она молчит.

– Мемуары?

Снова молчание, и наконец она отвечает:

– Рассказы.

– Вроде тех, что в «Нью-Йоркере» печатаются?

– Мрачнее.

– Невероятно, – говорю я.

– В поисках человека, который мог бы работать с этими материалами, мы хотели выйти за привычный круг, за рамки обычных кандидатов, известных ученых, чье отношение к моему отцу несколько предвзято, и Черил подумала, что это может заинтересовать вас.

Я проглатываю реплику: «Кто такая Черил?» – успеваю поймать себя за язык, хотя и кашляю.

– Я заинтересован, – говорю я. – Очень заинтересован. Вы знали, что ваш отец пишет художественную прозу?

– Никто не знал, – говорит она. – Я бы хотела, чтобы вы взглянули, а после этого, наверное, продолжим разговор. Где вы сейчас?

– На кухне, – отвечаю я.

Она ждет.

– В Уэстчестере.

– Мы с Дэвидом живем возле Филадельфии. Я могу предоставить вам эти материалы в офисе юриста на Манхэттене.

– Вполне устроит. У меня занятия по понедельникам и средам, а в эту пятницу назначена встреча, но в любое другое время я доступен.

– Я подумаю, как это организовать, и перезвоню вам.

– Жду с нетерпением.

Трубку я вешаю в состоянии такого подъема, как будто мне дали ключи от царства. Бросаю Тесси «Милк боунз» и рассыпаю по полу кошкино угощение. Открываю холодильник – пустой, с кислой вонью – и напоминаю себе, что надо пойти в магазин купить еды и чего-нибудь для мытья холодильника.