Я чувствую, что многим обязан Черил и начинаю думать, как ее отблагодарить. Так прямо цветы посылать нельзя. Может, коробку бифштексов? Что можно послать такого, что останется в тайне? Я могу послать в Нейтвиль съестные припасы. «От вашего имени отправлено сто – ладно, двести, – банок витаминизированного арахисового масла голодающим детям в Нейтвиль, Южная Африка». Или купить ей сертификаты спа – женщины любят, когда им скребут ноги, и чтобы не на фоне футбольного матча.

Тем временем я иду в хозяйственный магазин, надеясь, что снова случайно встречу женщину, которая искала батарейки, и куплю в дом новый автоответчик.

– Люблю ваш магазин. В нем есть все, что тебе нужно, и даже то, что ты не знал, что тебе нужно, – говорю я старику за кассой.

Он смотрит на меня с недоумением.

Старый автоответчик я прячу в шкаф Джейн и устанавливаю новый. Оставляю на нем исходный механический голос: «Здравствуйте, мы не можем подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение».

К вечеру звонит телефон, я жду, чтобы ответчик снял трубку, – для проверки. Это Эшли, вся в слезах:

– Это мой дом? Я не туда попала? Мне мама нужна!

– Что случилось? – беру я трубку. Автоответчик отключается.

– Просто мне нужна мама.

– Расскажи, что случилось.

– Мне мама нужна.

Она шмыгает носом.

– Я понимаю, но ее сейчас нет, – говорю я как можно тактичнее. – Что случилось?

– У меня… изменения. И мне нужен мамин совет.

– Изменения?

– Ну, я стала взрослая.

– У тебя месячные? – Она шмыгает носом и ничего не говорит. Я спрашиваю: – А есть в школе кто-нибудь, с кем можно говорить? Медсестра, скажем?

– Я пробовала. Она мне выдала целую лекцию по биологии, прокладки и «тампаксы», а потом сказала, что, если я религиозная, мне это нужно обсудить со своим духовным наставником, а только потом использовать. А после она говорит: «Вообще-то это не важно, пользуйся так, как тебе удобнее». Я ничего не поняла.

– А как поступают твои подруги?

– Они с мамами говорят или со старшими сестрами. – Эшли всхлипывает. – А я ничего про все это не знаю. Мне только когда-то мама рассказывала, что, когда она была школьницей, ей школьная сестра выдала большой санитарный пакет. Как пеленка, говорила мама, и она засунула его между ног и пошла по коридору, и была уверена, что все знают, что у нее месячные. Она так смущалась, просила отпустить ее с физкультуры, взяла ножницы, пошла в туалет и там разрезала пакет на четыре куска, а их клейкой лентой прилепила к трусам.

– Твоя мама всегда опережала свое время, – говорю я. Не то чтобы эта история меня взволновала, но я всегда рад поговорить о Джейн.

– Я попробовала «тампакс», – снова разражается слезами Эшли. – И я его не в ту дырку сунула.

Я пытаюсь представить, о чем она, и ничего не могу сказать.

– Ты знаешь, что там две дырки?

– Вообще-то да. И я сунула не в ту.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, ощущение, что неправильно.

– Ты вложила его в попу?

Я не знаю, как сказать. «Снизу» – так и то, и другое «снизу». А «задница» или еще какое-нибудь слово – слишком грубо в разговоре с одиннадцатилетней девочкой.

– Ага. И это здорово больно. Очень трудно было там нащупать, что где, и первая казалась слишком маленькой, ну, я и надавила.

– Там есть веревочка?

Я вот откуда знаю: когда-то добивался секса с одной девушкой, а она сказала, что у нее месячные, а я сказал, что это не важно. Но я заткнута, сказала она, и тут я не понял. Потяни за веревочку, сказала она, я и потянул. Вылетел ком окровавленной ваты, и я, думая, что бросаю его на пол, дернул рукой слишком сильно, а он полетел, хлопнулся о стену и сполз к плинтусу, оставив кровавый след.

– Была там веревочка, – отвечает Эшли.

– Ты можешь подойти к зеркалу и посмотреть?

Я себя чувствую как человек, который должен посадить самолет, имея опыт пассажира.

– Там так все грубо, – говорит она.

– Я буду с тобой на телефоне. Ты где сейчас?

– У себя в комнате.

– У вас в комнатах телефоны?

– Нет, я уговорила одну девочку дать мне свой тайный. Нам не разрешают иметь сотовые.

– Включи радио, чтобы никто тебя не подслушал.

Она включает фоном какую-то музыку.

– Хорошо, теперь посмотри в зеркало и скажи мне, что ты видишь, – говорю я, прикидывая, не арестуют ли меня за этот разговор.

– Не знаю.

– Ты можешь пальцем потрогать там, куда засунула тампон? Нащупать его там?

– Нащупать могу, а достать не могу.

– Он в какой дырке?

– В задней.

– Которая самая задняя?

– Да!

Она раздражена и очень смущается.

– Ничего страшного, наверняка это со многими случалось. Не может же быть, чтобы ты одна так ошиблась? Ты стоишь или сидишь?