Сейчас, когда я рассказываю студентам университета основные моменты истории телевидения, естественно, «Загадка Н. Ф. И.» занимает важное место, поскольку, как я полагаю, именно в этом фильме все впоследствии развитые положения телевидения вообще и телевизионного кинематографа в частности были впервые воплощены.

Сейчас не могу вспомнить, по какой причине я не с самого начала участвовал в этом деле. Вероятно, потому, что близкий мой друг Андрей Донатов был куратором этого фильма, занимался им все время. Во всяком случае я не помню его начала. Помню только, что ко мне пришел Донатов и сказал, что мне придется поехать в Ленинград – там большой скандал между Андрониковым и Майей Рошаль, режиссером этого фильма. Что-то они не могут там сладить.

Майя Рошаль – дочь замечательных кинематографистов Григория Львовича Рошаля и Веры Павловны Строевой. И вот я выехал в Ленинград разбирать некий конфликт, о котором ничего не знал. И одновременно мне было нужно принять фильм режиссера Шределя по рассказу Ю. Нагибина «Ночной гость». В этом фильме главную роль играл Иннокентий Смоктуновский, тогда никому неизвестный. Он снялся в кино всего лишь один раз в небольшой роли в фильме по роману Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»…

Перед тем как поехать на студию, я встретился с Ираклием Луарсабовичем и Вивианой Абелевной. Они рассказали мне, что Майя Рошаль совершенно терроризирует Андроникова – заставляет сбрить волосы, чтобы лоб стал больше, хочет гримировать его под персонажей рассказа. Мы приехали на Ленфильм. Как оказалось, одним поездом с нами из Москвы приехала Вера Павловна Строева, и сейчас Майя показывает ей фильм. Чтобы не терять времени, пошли в другой зал и стали смотреть «Ночного гостя». Там по сюжету герой читает стихи. Ираклий ко мне наклонился.

– Как фамилия этого молодого человека?

– Смоктуновский. А что?

Он говорит:

– Я ручаюсь, что в Советском Союзе нет никого, кто читал бы стихи так, как он. Ведь он совсем мальчик! Где он научился?!

Через много лет, уже после «Гамлета», я услышал от Смоктуновского, по-моему, вполне совпадающие с позицией Ираклия Луарсабовича слова: «Стихи надо читать как прозу, а поэзия сама за себя постоит». Я это рассказал не только потому, что к слову пришлось, но потому, что случай этот как нельзя лучше показывает, насколько чуток был Ираклий Луарсабович к таланту, как по нескольким словам смог, может быть, раньше всех увидеть в Смоктуновском великого артиста. А ведь произошло это в тот момент, когда Андроников был в крайней тревоге, в напряженности перед большим, серьезным разговором: решалась судьба первого его фильма…

Но скандала с «Загадкой Н. Ф. И.» не произошло. Когда мы вышли из зала, Майя Рошаль заявила, что складывает оружие. Вера Павловна Строева посмотрела, что там наснимала ее дочь, и просто приказала ей отказаться от картины, что та безропотно и сделала. Режиссером был назначен Шапиро, который снял это замечательное, эпохальное произведение.

Я позволю себе утверждать, что съемки Андроникова в черно-белых фильмах точнее, ближе его личности, чем то, что снималось уже в цвете. Я понимаю, что не все со мной согласятся, но, по-моему, это так, если исключить «Воспоминания в Большом зале». В черно-белых фильмах нет ухищрений, нет попыток эстетизации кадра. Позволю себе высказать совсем крамольную мысль – там нет операторского мастерства, но там есть великий рассказчик и актер. Фильмы «второй половины» творчества Андроникова эстетичнее, кинематографичнее, а здесь все держится на Ираклии Луарсабовиче. Заслуга Шапиро, а потом и Кольцатого, прежде всего определяется тем, что они полностью пошли за Андрониковым. Они пафос и цель своего творчества видели в том, чтобы зафиксировать Андроникова таким, каков он есть, ничего не пытаясь ему прибавить. И мне кажется, что в решении этой задачи они достигли очень большого успеха.

И еще я бы хотел сказать, что, когда я ушел с телевидения в университет, дважды Ираклий Луарсабович выступал оппонентом на моих защитах. Конечно, я безмерно ему благодарен, но не столько за эти два благородных акта, сколько за то, чему он меня научил и что я пытаюсь передавать студентам. Вот сейчас в списке обязательной для студентов литературы есть две работы Ираклия Луарсабовича: «Слово, написанное и сказанное» и «Коротко о телекинорассказе». Я полагаю, что это ядро всей теории телевидения, ядро всего поведения человека на телеэкране. Андроников это сформулировал, изложил на бумаге и внедрил, так сказать, в сознание людей, когда очень мало кто задумывался над такого рода вещами. Если бы он оставил только эти две небольшие работы, он закрепил бы себя в истории телевидения навсегда. Что же говорить о творчестве Андроникова, коего все мы были свидетелями. Каждый раз ждали мы его передач из музея Пушкина и из музея Глинки, его рассказов о Тагильской находке. В общем, все, что мы видели на экране, – это и есть история нашей культуры.

Ираклий Луарсабович, может быть, как никто другой, делал великое дело – нес культуру народу. Достаточно вспомнить только Пушкинские праздники, которые стали образом жизни народа, а это ведь дело его рук.

И еще об одном мне хочется сказать – об Ираклии Андроникове как гражданине своей страны. Никогда я не забывал поздравить капитана Андроникова с Днем Победы, ибо он прошел всю войну, как «честному, храброму и нелицемерному воину быть надлежит», полностью и до конца выполнив свой долг перед Родиной. Мне, как солдату, это очень дорого. И не только мне, всем нам дорого, что он не запятнал свою совесть ни травлей Пастернака, ни нападками на Ахматову, ни гонениями Солженицина. Он всю жизнь служил народу – его литературе, его музыке, его истории, его культуре.

Хочу еще сказать только, что все, кому улыбнулась судьба и кому посчастливилось общаться с Ираклием Луарсабовичем, этого, конечно, никогда не забудут. Он всегда останется в наших душах светлым, радостным воспоминанием, ибо он был «человеком в полном смысле этого слова».

Когда в коридоре Останкинского телецентра видишь неторопливо идущего седого человека, лицо и походка которого не хранят следов озабоченности, а грузноватая фигура явно не расположена к быстрому движению, в первую секунду может показаться, что он забрел сюда случайно и лишь по рассеянности не замечает стремительного движения вокруг себя и того, насколько его неторопливость не совпадает с деловым ритмом, налаженным усилиями многих.

В следующую секунду узнаешь Ираклия Андроникова. <…>

В эту неспешность стоит вдуматься, ибо она в данном случае не просто манера поведения, но еще и примета искусства, его принцип и условие.

Искусство Андроникова построено на контакте с людьми, на общении. А нормальное общение не терпит суеты. Под напором суеты оно сникает, прячется. И тогда мы сетуем на «некоммуникабельность». Современная деловитость нарушает условия общения, рвет тонкие нити, связующие людей друг с другом. Общение – хрупкая и драгоценная материя, которую трудно восстанавливать.