Вот передо мной книга. Она называется «Рождение музея». Написал ее я, но написал, конечно, в значительной мере благодаря Ираклию Луарсабовичу. Я стал одним из множества примеров того, как он умел высекать из человека творческую искру, ободрять его, заставлять что-то делать. Позволю себе прочитать несколько абзацев из этой книги.

«Двадцать пятого апреля 1963 года в жизни музея произошло событие, едва ли не равное по значению дню, когда мы открыли музей для посетителей. Это была часовая передача по телевидению, которую провел из музея доктор филологических наук Ираклий Луарсабович Андроников. Впоследствии она была дважды повторена, показана по Интервидению. Три часа телевизионного времени! Это было новым рождением музея! Ибо никакие средства популяризации не смогли бы в такой мере способствовать знакомству публики с новым музеем, с собранными нами материалами, как телевизионная передача. А то, что ее провел И. Л. Андроников, ученый и писатель, пользующийся огромным авторитетом у многомиллионной аудитории, необычайно повысило интерес людей к музею.

Мы глубоко благодарны за это автору передачи. И благодарны вдвойне за наглядный, предметный урок: какой должна быть телевизионная передача на материалах музея.

Может ли современный музей не мечтать об аудитории телевизионного экрана? Может ли зритель не желать увидеть на экране музей – ничуть не меньше, чем театр и эстраду? Может ли телевидение не стремиться к обогащению своих программ передачами на музейных материалах, имеющими высокое познавательное, воспитательное и художественное значение?

Но чтобы организовать такие передачи, необходимо понять законы их жанра и быть готовым к тому, чтобы вложить в них огромный труд, как это делает И. Л. Андроников. Для тех же, кто не имеет его опыта и таланта, количество вкладываемого труда должно, по-видимому, возрастать во много раз.

Дни подготовки телепередачи живо напомнили нам дни перед открытием экспозиции, когда казалось, что музей рушится, все летит в „тартарары”. Но, как тогда, так и теперь, к началу передачи все и всё заняло свои места и сослужило свою службу.

Урок, который мы извлекли для себя, в другом: в уважении к минуте и секунде телевизионного времени, которое не терпит беспредметности, общих фраз, бездействия, отсутствия мысли и живого общения.

Это уважение проявилось в многонедельной подготовительной работе автора передачи, которому помогал научный коллектив музея. Чтобы отобрать для показа одну вещь, пересматривались десятки вещей, так как каждая из них должна была отвечать сразу нескольким сюжетно-тематическим линиям передачи: значительна ли вещь для рассказа о Пушкине? Интересна ли она по своей судьбе? Кто те люди, которые помогли ее найти или подарили? Какой этап в истории создания она характеризует? И к тому же, хорошо ли она будет смотреться на телеэкране? Эти направления, дополняющие друг друга, сплавились воедино в предельно уплотненном рассказе Ираклия Андроникова.

Ни одного лишнего экспоната, ни одного лишнего слова! И еще более важный урок: казалось бы, телеэкран не в силах передать ощущение подлинности вещи и других ее особенностей, которые открываются только в личном общении с реликвиями и произведениями искусства, то есть самое ценное качество – подлинность – в телепередаче, казалось бы, должно исчезнуть.

Выяснилось, что это не совсем так: телеэкран способен передать ощущение подлинности, если ведущий передачи сам обладает этим ощущением и умеет сообщить его зрителю. Но только в том случае, если само это ощущение подлинное, если ведущий передачи знает и чувствует. Это немедленно передается зрителю. Но этого никогда не может передать человек, который произносит чужой текст с чужими мыслями. Никакие „ахи” и „охи” здесь не помогут. Передачу из музея может вести только специалист, только ученый, которому есть что сказать в живой беседе с телезрителями».

Наследие Андроникова – неисчерпаемый источник для изучения и освоения. Его наследие неотделимо от его удивительной личности. Поэтому я полагаю, что андрониковедение – научно-методическое освоение наследия Андроникова, должно вестись с задачей проникновения в его личность и с любовью к ней.

Некоторое время тому назад в «Новой газете» была статья с портретом Ираклия Луарсабовича. Она называлась так: «Андроников много сделал для культуры, и вот, наконец, и культура – для него». Процитирую: «Когда он помогал другим, в нём просыпался вулкан. Когда он говорил о себе, в нём просыпался сатирик. В столице родилась новая культурная традиция – Андрониковские чтения».

Значит, это замечено. Мне приятно вам это прочитать, это метко сказано. И даже если бы результатом наших встреч было бы только удовольствие, которое мы испытываем от общения друг с другом, вызывая образ Ираклия Луарсабовича, то и тогда они были бы совершенно естественно целесообразны и приносили бы благо. Дело в том, что по мере этих встреч всё больше начинаем мы понимать, что эти встречи выходят за пределы «культа личности» Андроникова, нашей любви к нему, того вклада, который внёс Андроников. Это есть перенесение наследия Андроникова в наше время. Я ведь практик, поэтому может быть мои обобщения не так значительны. Но тем не менее, когда я готовлюсь к своим выступлениям и слушаю выступления других участников Андрониковских чтений, то я всё больше понимаю, что мы коллективно стараемся уяснить себе черты, конкретные черты гуманной личности. Дальше я начинаю думать: конечно, очень много людей читали произведения Андроникова. Ещё, может быть, больше людей слушали его в концертных залах (не только в концертных залах, но в залах, где собирается интеллигенция). Но конечно, в наибольшей степени его влияние на общество наше возросло благодаря тому, что сам Андроников называл «чудесами телевидения», и оно не кончилось сегодня, а приобретает какой-то особый смысл. Это очень многогранное понятие – «чудеса телевидения», как в узком, так и в широком смысле. Андроников сам является одним из чудес телевидения. Телевидение дало ему огромную многомиллионную аудиторию. И когда я вспоминаю о том, как он проводил передачи из музея, как мы гуляли с ним по улицам, все время ловлю себя на мысли, что тогда я не понимал, а только сейчас начинаю понимать, уяснять себе гуманность личности Андроникова и значение его личности в эфире.

Дело в том, что злая личность в эфире – это несчастье. Это просто всенародное, государственное несчастье. Сама жизнь сегодняшняя (ведь и телевидение-то родилось при нашей жизни) убеждает нас в необходимости того, чтобы с нами с экрана говорили гуманные личности и чтобы мы не видели личностей злых. Мы видим много умных людей. Но совсем не часто мы видим людей всепокоряюще добрых и заражающих добром, не тех, которые занимаются проповедью добра за деньги, какой бы секте они ни принадлежали, а людей, которые являются добрыми и гуманными по своей сути…