Шрифт:
— Добре. Как вас повесят, а рухлядь вашу продавать будем, не продешевлю тепер, ха-ха! Сахно, не спи! Привязуй свого буланого до возу, бери вожжи!
Полдня они ехали безо всяких приключений. За Борисполем пошли густые леса, однако Бубенист всё не свистел: Тимко не дремал и держал карабин наготове, а там и челядник чаще начал пропускать телегу вперед, потом накрепко пристроился радом с Тимком, глаза его то и дело ощупывали пленников.
Вдруг жолнер Сахно облегченно перевел дух, а челядник, пришпорив гнедка, в два счета обогнал телегу, остановился, сдернул шапку и принялся кланяться и креститься. Васка поднялся в телеге повыше, увидел за кустами голубую полосу Днепра, церкви на кручах и охнул. Бажен заскрипел зубами, а Бубенист, безмятежно уставив в небо свою седую бородёнку, промолвил:
— Вот ты, парень, и увидел Киев, мать городов русских.
Глава пятнадцатая, а в ней объясняется, почему скоморохи сумели переправиться через Днепр, а коронный гетман Станислав Конецпольский не смог
— Дывысь, дывысь, хлопче, — радостно засипел пан Дарда, натягивая шапку. — Ставлю злотого, что больше ты этого не побачишь. Ото Зверинец, киевская гора. А ото киевская святыня перед тобою — греко-католический Выдубецкий монастырь, а там, от за тою горою, головный наш, соборный храм — святая София!
— Эх ты, за тою горою… Та гора, Васка, — славная Киево-Печерская лавра, её псам-унеятам у нас, православных, не отобрать!
— Сам ты пес седатый! Разбалакался… Гей, перевозчику!
Дозваться переводчика было, однако, нелегко. По песку у самой воды мотался на лохматой татарской лошадке шляхтич не из богатых, гнал, голос срывая, всех перевозчиков на ту сторону: оттуда-де, с Наводницкой площади, будет переправляться сам пан гетман коронный с почетом. Дарда, осмотревшись, пристал к хозяину большого судна, байдака, он то грозил своим паном ротмистром, то упрашивал…
Чубатый перевозчик, наконец, согласился. Тимко отпряг Голуба. Жолнеры вкатили по доскам, выдвинутым из байдака, телегу с пленниками, завели лошадей.
На середине Днепра Голуб жалобно заржал. Васка приласкал друга, не глядя: он и сам никогда не видел такой широкой реки. Множество челнов и с десяток пузатых байдаков сгрудились на том берегу у пристани. На самом красивом байдаке, с резным, в змеиное подобие устроенным носом, слуги расстилали ковры.
Перевозчик, бранясь вполголоса, повернул правильное весло: у пристани не нашлось уже места, и гребцам пришлось поднатужиться, выгребая против течения. Байдак выскочил носом на песок.
Оказавшись на берегу, скоморохи тоскливо переглянулись: о побеге пока приходилось забыть. Во время переправы они боялись пошевелиться, чтобы невзначай не лопнули подрезанные веревки. Тимко, не забывавший присматривать за пленниками, почуял неладное и призадумался…
— Ты чего возишься, як сонная муха?
Тимко втянул голову в плечи, перевернул на Голубе хомут, повозился ещё с упряжью, оборотился боязливо к челяднику, показал грязным пальцем на Томилку — и разинул рот: по дороге вдоль берега надвигалось на него нечто многоцветное и сверкающее… Получив пинка, он снова принялся за работу. Воспользовавшись тем, что челядник и молчаливый Сахно сами теперь уставились на гетманскую свиту, Бажен приподнял голову и мигнул Васке. Тот склонился к товарищам.
— Одно нам осталось, — зашептал Бубенист. — В Замок повезут через город… На Подоле, на торговой площади, в толоке как свистну — разбегайтесь… Кому-то да повезет, а люди киевские укроют. Собираемся там же…
— Тимко, лайдак, а ну скориш! — челядник был уже на коне.
— Погляньте, хлопцы, — загудел за спиною перевозчик, — и немцы йдуть с ляхами.
Васка высунул голову из-за плеча Тимка и увидел рядом с гетманом двух латинских монахов, а в роскошной толпе панов, — в самом деле, немца в шляпе, длинноволосого и в коротких штанах. Пан гетман, ещё не старый, но с виду усталый и сердитый, спешился, поддерживаемый под руки, и, преклонив колено, принял благословение у старшего из монахов.
Неуловимое движенье произошло в толпе на пристани, ветром пахнуло, что ли? Пан гетман, уже ступивший жёлтым, в гармошку собранным сапогом на край ковра, простеленного с пристани на сходни байдака, медленно обернулся, и Васка увидел его высоко подбритый толстый загривок. Теперь уже все услышали глухой гул, свист, над сжавшейся толпою взлетели стрелы, зависли тонкие петли арканов.
Жолнеры у телеги остолбенели. Бажен жаворонком взмыл над кузовом и исчез за правой оглоблей. Пан Дарда и себе подпрыгнул в седле, опёрся коленом о грядку кузова, дрожащего рукою вытянул из кобуры пистоль, пальцем взвёл изогнутую медную штучку и упер ствол в живот бледному Бубенисту. Тень мелькнула, на щеку Васке брызнуло горячим, рядом с ним тяжело рухнул челядник и придавил так и не пошевелившегося Томилку.
У байдака вертелся на звере-жеребце черноусый казак, колотил рукоятью сабли по облавку и выкрикивал:
— Вы, холуи ляхськие! Отчалюйте зараз же, и чтоб выше Канева не приставалы! Бо все попалымо!
Из-под брюха Голубка выскочил Бажен с двумя пистолями. Жолнер Тимко, с по-прежнему открытым ртом, бросился к пристани. Бажен вытянул руку. Вылетел желтоватый дымок. Тимко споткнулся и упал лицом в песок.
Легкие ноги казацкого жеребца, танцуя, переступили через него.
— Гарно, казаче! — прокричал всадник, спокойно вглядываясь в свалку у пристани. — Давайте, хлопцы, из нами. Мы зараз тикаты будемо.