У пристани кипела рубка. Те важные паны свиты, которых в первые же мгновенья не сорвали с седел казацкие арканы и которые не корчились сейчас в пыли под копытами, опомнились, озлились и храбро защищали теперь своего гетмана.

Запорожец загнал коня по брюхо в воду, посмотрел в сторону города. Не одобрив увиденного за изгибом дороги, покачал головою. Пуля прожужжала рядом с ухом Васки и отколола щепку от байдака. Перевозчика и гребцов не было видно.

Казак, снова очутившийся возле телеги, сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Тотчас же из свалки вынырнуло несколько казаков, кони их, все в пене, несли теперь и перекинутых через седла пленников. Мелькнул так вот, нелепо свесившись, и давешний немец, которого Васка узнал только по кудрям да по смешной шелковой тряпке на шее…

— Нам пора, хлопцы. Придёте в Переяслав, спытайте сотника Иванка Швачку!

Сотник Швачка подмигнул Васке, потом его круглое лицо снова напряглось. Он свистнул два раза, убедился, что казаки отходят, и сам пустил коня вскачь. Жолнерские коньки дернулись было за его красавцем, но вернулись к телеге.

Из-за поворота выскочили на полном скаку гусары в доспехах, но не в боевом строю, а скорее гурьбой. Было их много, не меньше сотни — так показалось Васке. Едва успев поднять пики, врезались они в поредевшую толпу у пристани, в суматохе давя своих же раненых.

— Братцы, не зевай! На телегу! — истошно завопил Бубенист, а сам, спрыгнув, принялся расстегивать жупан на лежавшем навзничь Сахне. — Атаман, хватай вожжи! Томилка, очнись, придержи на телеге эту падаль… ну, челядника! Васка, закрой рот, а то пуля залетит!

Малый не мог оторвать глаз от пристани. Пан гетман, обиженно насупившись, уже восседал на коне. Рядом с ним размахивал нагайкой, распоряжаясь, толстый седой пан в кунтуше с отрубленным рукавом. Васке подумалось, что поляки не очень-то торопятся в погоню за казаками…

— Гони! — Бубенист, в жупане с галунами, перевалился в кузов. — Что? В город! Куда ж ещё, душа ты скоморошья?

Нестерпимо медленно протащились они по песку, потом выпрыгнули на твердую дорогу. Васка оглянулся. Байдак отплывал, а на песке рядом с жолнерами бился, пытаясь встать на ноги, пегий конь Тимка. Когда же попала в него пуля? Челядников гнедок и савраска Сахна не отставали от телеги.

Впереди маячило на дороге несколько всадников, без конца оглядывавшихся. Вскоре и позади увидели скоморохи тучу пыли и в ней проступающие цветные пятна — похоже, что пан гетман возвращался, от греха подальше, в город.

— Смотри, смотри! — дергал Васку за рукав Бубенист.

Посреди Днепра, как раз там, где легла солнечная дорожка, медленно кружился пылающий байдак, тот самый, красивый, убранный турецкими коврами. На корме его возник, как из бумаги вырезанный, человечек и бросился в реку. Возле него поднялась малым столбиком вода, и ещё раз — будто камень бросили, потом байдак и пловца закрыла гора.

— Уйдёт, — сказал лазутчик убежденно. — Запорожцы своего не дадут в обиду. Ч-черт, мы так меринка загоним!

Голубок действительно начинал уже хрипеть. Бубенист велел Бажену осаживать, потормошил безуспешно Томилку, подтянул почти совсем съехавшего под колесо челядника, оглянулся на Васку, сам поймал повод гнедка, скатился в пыль и взгромоздился на него. Скачка продолжалась.

Вот и бревенчатая стена города. Ворота открыты. Бубенист завопил:

— Казаки! Казаки!

Телега прогрохотала по подъемному мосту, проскочила мимо растерянных толстощеких стражников и понеслась по узкой улице. Выкатились на площадь. Черные башни костела вдруг нависли над ними. Бажен отпрянул и натянул правую вожжу. Васка успел ещё разглядеть, как к калитке в стене у рогатого костела бегут, светя пробритыми макушками, латинские монахи… Мелькали лавки, рундуки, купец в чалме упал, руки раскинув, на прилавок, брюхом прикрывая дорогой товар; народ втискивался в лавки, прижимался к стенам. Деревянная церковь выросла перед Баженом, он гикнул, направил Голуба в переулок справа от храма, бросил вожжи и оглянулся, блестя зубами, на Бубениста.

Голуб, не сбавляя почти скорости, пустился по переулку. Тотчас же свернул в открытые — будто их тут ждали — ворота усадьбы, что сразу за церковью, и стал во дворе, как вкопанный. Ноги его мелко дрожала. Бубенист закрыл ворота, задвинул засов и тяжело сполз с седла. Не удержался на ногах и сел прямо на землю. Лошади прижались друг к дружке головами и затихли.

Колеса молчали, и слышнее стало, как шумит площадь. Крик там стоял, гудели копыта, и даже сыграла вроде бы тревогу полковая труба, однако скоморохи уже не обращали на тревожные звуки внимания. Как будто ворота были заговорёнными, а сами они очутились в чудесной Микитиной вотчине, где всякому беглецу навеки воля.

Бажен изумленно разглядывал свои пальцы: с ногтей на обеих руках сочилась кровь.

— Ты ранен, Баженко? — подскочил к нему Васка.

— Не… Tо я пистоли из доски добывал. Ух, как схватило!