– Василич, а давай с тобой тут ремонт сделаем? – предложил Михаил, присаживаясь на шаткий табурет. – Я все закуплю, и вместе поработаем. А?

– Не-не-не, здоровье дороже, – поспешил отказаться тот, пытаясь ввинтить в пробку погнутый штопор. – Эх, стерся, зараза. На-ка, ты попробуй.

Родин выпрямил сильными пальцами спираль и привычным движением выдернул пробку. Пахнуло жженым вином.

– М-да, не тот нынче церковный напиток, – поморщился он.

– Нормально-нормально. Ишь, гурман! – довольно крякнул старик, подставляя грязный граненый стакан.

– Ты бы хоть помыл его, – брезгливо поморщился Михаил, наливая Василичу, как заведено, до краев.

– Совсем ты, Мишаня, испортился, – выдохнул Василич и с ходу отпил больше половины. Утер синеватые тонкие губы тыльной стороной ладони и попросил курить: – Доставай-ка свою заморскую вещицу. А то у меня беломорская закончилась. Ну, как там у тебя дела? Рассказывай, – запуская в предложенный портсигар крючковатые пальцы, спросил он. – Как твои титановые копи? Копятся?

– Нет, Василич. Все таят на глазах.

– Значит, не хочешь ты это дело оставить? Ну и дурак ты. Эх, и дурак. Подлей-ка еще. Чего-то не забрало.

– Ты это допей.

– Тебе что, жалко для дедушки? Я для тебя ничего не жалел. Как сына родного почитал, – шутливо посетовал Василич, двигая к Михаилу свой стакан. – Во-от. Другое дело, – и теперь уже опорожнил его весь, привалился голым острым плечом к стене, сладко жмурясь, и прикурил от последней спички из смятого коробка. – Ну, рассказывай. Рассказывай уже. Глядишь, вдвоем чего скумекаем.

Михаилу на самом деле хотелось выговориться. И Василич был самым подходящим собеседником. Во всяком случае, слушать он умел, язык за зубами держать – тоже, да и забудет все после этой бутылки. Но важнее все-таки то, что иногда он и впрямь мог дать дельный совет.

Родин обрисовал ему сложившуюся ситуацию и сам стал рассуждать вслух:

– И теперь я полагаю, на наемного директора Андреева даже нечего надеяться. Ему это, как говорится, до фонаря. На кладовщиц – тем более. Остается только дождаться приезда Хаджакисяна. Только я боюсь, что к тому времени исчезнет и партия листов. Конечно, если учесть, что проволоку подменивали постепенно, что-то должно остаться. За пять дней прежними темпами уведут где-то пятнадцать ящиков. А их тоже сорок. Но если этот кто-то узнает о том, что я жду приема у хозяина, то может прибавить скорость. И что тогда я ему предъявлю? Три запрятанных мною ящика? Они ни о чем по большому счету не говорят. Ну, завалялись где-то когда-то, и никакой партии не было. Против моих слов в компьютере имеется четкая запись о некондиционном товаре. А кроме того, полное отрицание кладовщицами и директорами. Да меня просто сочтут придурком, которому что-то показалось и подумалось. Так?

– У тебя все? – спросил осоловелый Василич, смакуя уже мелкими глотками темное вино. – Так вот, ты на самом деле придурок. На хрена тебе все это надо? Я, кажется, уже говорил свое мнение. Оставь, парень, эту затею. Это в лучшем случае тебя сочтут идиотом. А в худшем – сам знаешь что могут сделать. Деньги-то немалые на кону.

– Ты понимаешь, Василич, я только сейчас, вот благодаря этому делу, стал ощущать себя человеком. У меня цель появилась. И мне неважно, чьи это деньги, я делаю это для себя.

– А, понял. Из спортивного интереса.

– Ну, вроде того. Тебе не понять, я смотрю.

– Не, ну почему? «Были и мы рысаками когда-то». Когда-то и я за производство переживал. Но то другие времена были. Идеология была! – поднял он вверх скрюченный указательный палец, а потом поскреб им небритую щеку. – А ты…

– А у меня своя идеология! – горячо прервал старика Родин, подавшись вперед.

– Тихо-тихо, стакан мне не опрокинь, джигит, – осадил его Василич. – Ну, тогда возьми и засядь там в засаде. Как партизан. Может, и увидишь кого. Вроде как смену сдал, а сам на складе спрячься. Вот и увидишь, днем воруют или ночью. Тогда круг подозреваемых сузится.

– В принципе я и сам об этом думал, – признался Михаил. – Вот только как потом выходить через проходную? Да и ключи я сдаю утром.

– А ты утром сдай, потом сделай вид, что что-то забыл, – вовлекаясь в интригу, стал предлагать Василич. – Потрись на складе немного, да и занырни куда-нибудь. Заранее там подготовь себе укромное местечко и прихвати термос. Глядишь, и проскочит вариант.

– Пожалуй, так и сделаю. А что, другого способа я пока не вижу, – окрыленный новой идеей, согласился Родин. – Ладно, пойду помоюсь. А то весь цементом пропитался.

– А колонка сломалась. Горячей воды нет. Погрей в кастрюльке, – обрадовал Михаила сосед.

– Так, Василич, что бы ты ни говорил, а с зарплаты ремонт затеем, – категорично сказал Родин и отправился в свою комнату за чистым полотенцем.

Он не стал греть воду, а помылся под холодным душем. Не радовала глаз и обстановка в ванной. Местами отлетевшая кафельная плитка старого образца, ржавые подтеки на сантехнике, покоцанная метлахская плитка на полу. И вонь сыростью и плесенью, облепившей углы протекшего потолка. Ему было даже неприятно тут находиться. Не ледяная вода из расшатанного крана, а чувство брезгливости заставило его ускорить темп мытья. И он в очередной раз удивился тому, что ни на что это вообще не обратил внимания, когда тут очутился.