Шрифт:
Закхей открыл глаза и вдруг … улыбнулся. Чему он улыбался?
С силой сжав мои руки, Закхей произнес:
– Гробница, в которой похоронят тело Иисуса, окажется пустой.
– Пустой? Что такое ты говоришь?
– Придя к гробнице, люди не найдут его тела, - повторил он почти шепотом.
– Откуда тебе это известно?
В ответ он снова сжал мою руку.
– Когда две недели назад мы сидели в беседке, Иисус сам сказал мне об этом.
Глава восьмая
Через час после того, как я сообщил Закхею печальную весть об Иисусе, он отправил гонца с письмом Понтию Пилату в Иерусалим, в котором сообщал, что отказывается дальше служить начальником сборщиков налогов для Рима и его решение не изменится ни при каких условиях.
Я сам записал это письмо на пергамент, а Закхей поставил на нем свою подпись. Я собрался было покинуть обеденный зал, ведь впереди меня ждала куча дел, но хозяин остановил меня.
– Я еще не закончил, Иосиф, - обратился он ко мне.
– До захода солнца мы еще многое должны успеть сделать.
Обычно Закхей всегда понимал меня, и поэтому я попытался возразить, что и без того у меня накопилось множество неотложных дел. Но необычная твердость в его голосе заставила меня вернуться и сесть в кресло.
Он сел напротив меня, потирая грудь.
– Ты нездоров, Закхей? Что за боль тревожит тебя?
Он попытался улыбнуться в ответ.
– Мое старое сердце действительно болит, - голос Закхея звучал хрипло.
– Оно напоминает мне о том, что я уже слишком много прожил на этой земле. Хотя, быть может, и не бесполезно.
– Послать Шемера за врачом?
– Не надо. Нам предстоит много дел. Выслушай меня внимательно, Иосиф. Мне нет нужды еще раз повторять тебе, что самым большим моим сокровищем являются люди, что торгуют в моих лавках и трудятся на полях. Все они знают, что наступит день, когда они начнут работать не на меня, а на себя. Наши помощники оформят необходимые бумаги для перевода права владения имуществом всем фермерам и торговцам. Я уверен, это будет достойной наградой за их труд.
Теперь-то я понимаю, как глупо поступил тогда, вскочив с места я закричав:
– Ты хочешь раздать все, что у нас есть?! Плоды наших стараний более чем за пятьдесят лет упорного труда?!
Закхей терпеливо ждал, когда я усядусь снова и возьму себя в руки.
– Даром я ничего не отдам. Каждый, кто получит часть моей собственности, должен будет за нее уплатить. Полагаю, что один грош - вполне подходящая цена, - он улыбнулся.
– Так наша сделка станет законной. Мы, то есть я, ты и Шемер, оставим себе лишь наш дом, чтобы на закате лет спокойно насладиться покоем. Конечно, он слишком велик для нас, но мы слишком стары и привязаны к нему, чтобы оставить его. Мы вросли в него корнями.
– Но, Закхей, почему?
– Рассуди сам, Иосиф. Ни у тебя, ни у меня нет наследников. Почему бы нам не попытаться, пока мы живы, передать наше наследие достойным того людям? Как только мы покинем этот мир, нам не потребуется много земли.
– Но впереди у нас столько прекрасных лет жизни…
– Иосиф, вспомни известную истину - всегда следует удалиться с вершины славы, прежде чем люди увидят, как с каждым днем все беспомощнее ты становишься. Теперь мы подошли к главному.
Сколько денег в нашей сокровищнице?
– С-с-сколько всего, ты хочешь знать? По последним подсчетам, полмиллиона серебряных динариев.
– А сколько стоят товары, что находятся у нас в хранилищах?
– На сегодняшний день четверть миллиона динариев.
Закхей, прикрыв глаза, кивнул головой.
– Каждый из нас троих может вполне безбедно прожить двадцать лет, а то и больше, на пятьдесят тысяч динариев. Ты согласишься со мной, Иосиф?
– С легкостью, мой господин.
– А еще сто тысяч мы может пожертвовать детям для ежегодного праздника и обновления городских стен.
У меня не было ни малейшего желания спорить с ним. Поэтому я ответил:
– Да, господин.
– Очень хорошо. Тогда сделай следующее: продай все товары, что лежат у нас на складе, но только за серебряные монеты. Потом полученный от продажи доход сложи со всем, что есть в сокровищнице, исключая сто пятьдесят тысяч динариев. Получится сумма, которую тебе надлежит разделить на всех бедняков Иерихона.
Моему терпению пришел конец. Призвав на помощь все свое хладнокровие, я попытался воззвать к его разуму: