При этом нацисты активно пользовались германским языческим наследием, включая мифологические сюжеты, ритуалы и символы. Так, 24 июня 1935 г. по приказу Геббельса по всей Германии проходили массовые празднования дня летнего солнцестояния, посвященного языческому богу Вотану. Самыми активными участниками этих торжеств были юноши и девушки из гитлерюгенда. На месте одного из таких празднеств выступал Геринг. Он вдохновенно говорил о «чистой северогерманской крови» и о необходимости возрождения языческих обрядов для сплочения народа (Гофман 1935). А незадолго до того Г. Гиммлер присутствовал на открытии специально выстроенной «каменной галереи» в Заксенхайне, которой суждено было стать местом паломничества и преклонения перед героями-саксами, казненными Карлом Великим (Васильченко 2008: 481–482). В свою очередь скалы Экстерштайна (Вестфалия) с расположенной там небольшой молельней были провозглашены нацистами «германским Стоунхенджем», где якобы в древности совершались языческие ритуалы (Васильченко 2008: 530–559).

Тогда святого Мартина нацисты начали изображать в виде вооруженного мечом Вотана, а святого Георгия и святого Михаила – в образе нордических рыцарей. Розенберг с воодушевлением писал об изучении древней германской символики, открывающем путь к познанию исконных нордических верований и представлений о мире. Впрочем, Гитлера, интересовавшегося главным образом практической политикой, язычество и оккультные представления не вдохновляли, подавляющее большинство нацистских руководителей не относились к этому всерьез, и культ Вотана не привился в народе (Godwin 1993: 52–57; See 2006: 115) 33 . В конечном итоге единственным религиозным учением, закрепившимся в программе германских нацистов (статья 24), было «позитивное христианство» (Viereck 1965: 287–292; Weissmann 1991a: 57) 34 .

На первых порах, не решаясь полностью порвать с христианством (свою книгу Розенберг писал в 1917–1925 гг.), Розенберг попытался разделить его на «позитивное», восходящее к нордическим, то есть языческим, ценностям чести (в смысле военной доблести) 35 , и «негативное», пропитанное «сирийско-этрусским духом» любви. В частности, для первого важной была жизнь Иисуса Христа, а для второго – его смерть. Розенберг писал, что Церковь стремится править с помощью идеи любви, а нордические европейцы хотят жить свободно и умереть с честью. Но господство любви ведет, по его мнению, к расовой и культурной деградации. Он обвинял римско-католическое христианство в нетерпимости по отношению к другим верованиям, в стремлении любыми способами их искоренить. Его тяготило сознание того, что «этрусско-еврейско-римская система» ухитрилась подчинить себе миллионы немцев, не считаясь с их нордическими ценностями (Rosenberg 1930: 78–79, 599–636). По словам одного аналитика, «позитивное христианство Гитлера и Розенберга означало нордическое язычество вкупе с болтовней по поводу искаженного образа Иисуса» (Viereck 1965: 287). Лидеры нацистов и не могли питать нежных чувств к космополитическому христианству, этика которого коренным образом расходилась с нацистской идеологией (Cecil 1972: 84).

Розенберг доказывал, что германское мировоззрение значительно отличается от того, которое представлено Ветхим Заветом. Древние германцы не признавали единого всесильного бога и не подчинялись ему. Напротив, они объявляли человеческую душу священной и считали себя равными своим богам природы. Именно в соответствии с этим Иисус говорил о Царстве Божьем внутри нас 36 . Германцы будто бы заботились о спасении всего народа, а для Церкви спасение могло быть только индивидуальным. Германцы руководствовались «героической этикой», а христиане проповедовали этику мира и согласия (Viereck 1965: 293). Кстати, это Розенберг, очарованный ранним индуизмом, предложил принять индуистскую идею переселения душ (Chandler 1968: 49–50, 79), по-видимому, для того, чтобы еще больше отдалить «германскую веру» от «этрусско-еврейско-римской системы». Впрочем, как подчеркивал его биограф, Розенберг хотя и увлекался ведической литературой, но мало что в ней понял (Cecil 1972: 14).

Среди других нацистских ценностей было понятие о превосходстве мужчин над женщинами, и нацисты поощряли культ маскулинности. Женщины фактически превращались в машины по производству потомства (Viereck 1965: 263–266; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 140–141). На удивление, нацистская идеология ухитрялась сочетать преклонение перед дохристианским наследием предков с типичной пуританской, то есть христианской, половой моралью, которую должен был олицетворять «нордический» Аполлон (Gugenberger, Schweidlenka 1993: 142–143).

Наконец, надо отметить, что вскоре после прихода Гитлера к власти «арийство» немцев было поставлено нацистскими властями под вопрос, ибо идея «пангерманизма» и объединения всех «германцев» в рамках одного государства решительно расходилась с принципом чистоты «арийской расы» – слишком уж разными по физическому облику были немцы, жившие в разных областях Германии, не говоря уже о немцах за ее пределами. Поэтому очень скоро «арийская идея» была оставлена германскими властями (Fetten 2000: 145–146), хотя она и была включена в немецкое законодательство, направленное против евреев.

Еще одним любителем нордической прародины был итальянский фашистский философ Юлиус Эвола, в мировоззрении которого идея сакрального Севера играла едва ли не центральную роль. В юности он с увлечением предавался изучению магии, оккультных наук, алхимии и восточных религий и свои первые книги посвятил индуистской мистике, особенно тантризму. В этих учениях его более всего привлекали элитизм и иррационализм. Затем он обратился к западной эзотерике и алхимии и увлекся эзотерическим пессимизмом Р. Генона, которому он был обязан многими своими идеями. Все это легло в основу его книги «Бунт против современного мира» (1934), посвященной «примордиальной Традиции». Выступая сторонником теорий циклизма, полигенизма и деволюции, Эвола писал о бореальной (гиперборейской) расе, расселявшейся сначала с севера на юг, затем с запада на восток. При этом Эвола ставил кшатриев выше брахманов и приписывал им разные религиозные учения. В его представлениях именно кшатрии были носителями «нордического» солнечного начала.

Стержень его историософии составляли «нордическо-атлантическая раса», ее миграции и великие достижения. Древнейшую эпоху (Золотой век) он связывал с мужским принципом и верой в солнечное божество, а следующую (Серебряный век) – с женским принципом и культом богини-Матери. Доказывая, что характер культуры определяется «духовностью», а не этнической или расовой принадлежностью, Эвола, тем не менее, связывал некоторые расы с «южной (женской) духовностью» и называл их факторами упадка. Неблагоприятные изменения второй эпохи с ее знаками дегенерации он объяснял смешением славных гиперборейцев с остатками темной лемурийской расы («протонегроидами» и «протомонголоидами»). Все же часть арийцев сохранили свою исконную чистоту; они-то и заселили Европу и Индию. Периоды возрождения клонящейся к упадку цивилизации были, по мысли Эволы, связаны с приливом новых волн гиперборейцев с севера. Зато приход христианства был для него знаком беспредельного упадка с его отрицанием героического начала в пользу сострадания, с заменой иерархии равенством и с господством плебейства, не знающего ни долга, ни чести.