— Значит, чего? — сказал он. — Мне ж ведь тоже работать надо. Сами же скулить начнете, если гнать перестану… Меры, да? А какие тут меры? Дедок-то прав: обидится — хуже будет… Значит, что я предлагаю… А перетерпеть недельку!

Толпа помедлила мгновение, а затем взорвалась, как глыба, если тюкнуть ее в самую что ни на есть напряженку. Мудрый Пузырек подождал, пока вопли спадут, и снова принял позу слепца, наслушивающего руками дорогу.

— Причем — как? — невозмутимо продолжал он, — А как обычно. «Здравствуй, Рома… Как дела?..» Будто ничего и не было… Вы мне поверьте! Я в людях не ошибаюсь. И в Ромке тоже… Вот Вася не даст соврать… А? Вась? Что я тебе тогда говорил?..

— Идет! — приглушенно и отрывисто предупредил безымянный мужичок, выглянувший на всякий случай за ребро опоры и тут же отшатнувшийся назад.

Толпа с голодным урчанием повернулась к выступу, из-за которого вот-вот должен был показаться виновник смуты.

— Цыть! — страшным шепотом одернул всех Пузырек. — Кто на него разок покосится — ни колпачка потом не налью! Клавка, закрой рот! Чтобы слова от тебя никто не слышал!

Из-за угла ленивой, расслабленной походкой выволокся Ромка. Остановился. Чуть выдвинул вперед голенастую ногу, сложил руки на груди и с откровенным ехидством оглядел собравшихся. На устах его играла демонская улыбка. Что Василий и Лика сидят рядышком на одной глыбе, он как бы и не заметил.

— А-а, Рома? — умильно сощурился Пузырек. — Ну хоть ты им скажи. Ну куда это годится, что все

Стены матом исписаны? У Клавки вон кто-то словечко вырубил, а вчера вот у Леши над самой завалинкой…

— Главное, у кого! У слабой, беззащитной женщины! — весьма натурально заголосила Клавка. Дура-дура, а подыграла в самую точку.

Леша сообразил огрызнуться — и пошло-поехало. Скандал заваривался — пальчики оближешь! Слишком уж свежи были раны, связанные с наскальными надписями.

На веснушчатой физиономии Ромки проступило смятение. Он даже вроде обмяк малость: выдвинутую вперед ногу подобрал и руки расплел. Нет, не такой он ждал встречи.

— А у меня! У меня! — визжала вскочившая Люська. — Все равно ведь узнаю, кто этим занимается!

Ромка попятился. Демонская улыбка сгинула. В отверстых глазах хулигана стыли теперь обида и растерянность.

— А вот фиг вам! — злорадно выговорил Ромка, протискиваясь среди пульсирующих стеклистых труб, дышащих на него то жаром, то холодом. В правой он чуть на отлете держал провисший конец тонкого тускло-серого световода-бритвы. Было теперь в Ромке что-то от зубного врача со шнуром бормашины в руке.

Жертвами его на этот раз стали две трубы, каждая толщиной примерно с запястье. Одна пульсировала алым, другая — изумрудным. Перерезав обе на уровне собственной талии (чтобы удобнее потом было работать), Ромка отбросил за ненадобностью тускло-серый световод и, должно быть, подражая ковбою, вскинул оба гибких стеклистых шланга срезами вперед.

Два луча (а точнее — два потока вспышек) прорезали цветной колышащийся полумрак, и на соломенно отсверкивающей стене возникли два стремительно мигающих пятна — алое и изумрудное.

— Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду! — кровожадно протарахтел Ромка.

Затем состыковал верхний конец алого световода с нижним концом изумрудного и начал бинтовать стык. Ту же операцию он проделал и с другой парой концов. Выбрался из чащи, перешагнул лоснящееся, как чугун, большое кольцо и, сняв с плеча белоснежные ленты шириной с ладонь, озабоченно пересчитал. Маловато. Надо бы еще подрезать…

Выбросился наружу и огляделся, прикидывая, какой еще скок может вести в незаселенку. Кажется, там, за углом…

Скок действительно оказался за углом, но, попав в очередную необитаемую опору, Ромка сразу увидел, что никакая она не очередная. Здесь он уже был. Перемкнутые и перебинтованные световоды словно побывали под дождем. Крупными каплями вспыхивали на них комочки слизи — ремонтные улитки поспешно проедали Ромкину обмотку, чтобы дать световодам возможность разомкнуться и срастись правильно.

— А вот фиг вам! — сказал Ромка, подходя и смахивая слизняков на покрытие. — Кши! А то Клавку позову.

Выбравшись поздним утром из последней поврежденной им незаселенки, где он и заночевал, свернув кольцом смоляной парящий над полом кабель, Ромка не на шутку струхнул. Покрытие под ногами полыхало алым, колонны яростно тлели, как золотые уголья в топке. По полу и потолку время от времени пробегали голубые сполохи. Казалось, мир был объят пламенем.

«Вот это я даю!» — возникла наконец трепетная, запинающаяся мысль.

Малость опомнившись, Ромка осторожно коснулся раскаленной с виду стены и убедился, что она по-прежнему прохладна. Босые подошвы тоже никакого жара не ощущали. Удостоверившись в безобидности изменений, Ромка немедленно исполнился обычной своей гордыни и двинулся проулком, любуясь золотыми отсветами на розовых глыбах.