– Вы заедете в Берлин по пути домой?

– Да, господин лейтенант.

Гарденбург кивнул, все еще не отводя глаз от карты.

– Счастливец! Две недели среди немцев, не видеть этих свиней. – Он резким кивком головы указал на то место, где только что стоял француз. – Я четыре месяца добиваюсь отпуска, – с горечью продолжал он. – Но, оказывается, без меня тут невозможно обойтись, я, видите ли, слишком важная персона… – Лейтенант горько усмехнулся. – Скажите вы могли бы оказать мне услугу?

– Конечно, господин лейтенант, – поспешил заверить его Христиан и тут же мысленно выругал себя за такое рвение.

Гарденбург вынул из кармана связку ключей, открыл один из ящиков стола, достал небольшой, аккуратно завязанный сверток и снова тщательно запер ящик.

– Моя жена живет в Берлине. Вот ее адрес, – он передал Христиану клочок бумаги. – Мне удалось… раздобыть… кусок замечательного кружева, – лейтенант небрежно пощелкал пальцем по свертку. – Исключительно красивое черное кружево из Брюсселя. Моя жена очень любит кружева. Я надеялся передать ей сам, но мой отпуск… Вы же знаете. А почта… – Гарденбург покачал головой. – Должно быть, все воры Германии теперь работают на почте. После войны, – внезапно загорелся он, – нужно будет провести тщательное расследование… Впрочем… я подумал, если это не доставит вам особых хлопот, тем более что моя жена живет совсем недалеко от вокзала…

– Я буду рад выполнить ваше поручение, – прервал его Христиан.

– Благодарю. – Гарденбург вручил Христиану сверток. – Передайте жене мой самый нежный привет. Можете даже сказать, что я постоянно думаю о ней, – криво улыбнулся он.

– Слушаюсь, господин лейтенант.

– Очень хорошо. Ну, а теперь относительно этих людей, – он ткнул пальцем в лежащую перед ним бумагу. – Я знаю, что могу положиться на вас.

– Так точно, господин лейтенант.

– Я получил указание, что отныне в подобных делах рекомендуется проявлять больше строгости – в назидание всем остальным. Накричать, пригрозить оружием, хорошенько стукнуть… Ну, вы, надеюсь, понимаете.

– Да, господин лейтенант, – ответил Христиан, машинально прощупывая мягкое кружево в свертке, который он осторожно держал в руках.

– Все, унтер-офицер. – Гарденбург повернулся к карте. – Желаю вам хорошо провести время в Берлине.

– Спасибо, господин лейтенант. – Христиан поднял руку. – Хайль Гитлер!

Но Гарденбург мысленно уже двигался в стремительно несущемся танке по дороге на Смоленск и лишь небрежно махнул рукой. Выйдя из канцелярии. Христиан затолкал кружево под мундир и тщательно застегнулся на все пуговицы, чтобы сверток как-нибудь не выпал.

Первые двое, фамилии которых были указаны в списке Христиана, скрывались в заброшенном гараже. При виде вооруженных солдат они только горько усмехнулись и, не оказав никакого сопротивления, вышли из гаража.

По второму адресу милиционер-француз привел их в район трущоб. В доме пахло канализацией и чесноком. Подросток – немцы стащили его с кровати – уцепился за мать, и оба истерически разрыдались. Мать укусила одного из солдат, и тот ударом в живот сбил ее с ног. За столом, уронив голову на руки, плакал старик. В общем, все получилось отвратительно. В той же квартире они обнаружили в шкафу еще одного человека, как показалось Христиану, еврея. Документы у него оказались просроченными, он был так напуган, что не мог отвечать на вопросы. Сначала Христиан решил оставить его в покое. В конце концов, его послали арестовать трех юношей, а не задерживать всех подозрительных лиц. Если подтвердится, что этот человек еврей, его отправят в концлагерь, иными словами на верную смерть. Но человек из милиции не спускал с Христиана глаз.

– Еврей! – шептал он. – Это еврей!

Конечно, он все расскажет Гарденбургу, тот немедленно вызовет Христиана из отпуска и обвинит его в нарушении служебного долга.

– Придется вам отправиться с нами, – сказал он неизвестному.

Тот был полностью одет и, видимо, даже спал в ботинках, готовый скрыться при малейшей тревоге. Он растерянно оглянулся вокруг, посмотрел на пожилую женщину, которая, держась за живот, стонала на полу, на старика, который сидел за столом и плакал, опустив голову на руки, на распятие, висевшее над письменным столом. Казалось, он прощался со своим последним убежищем перед тем, как уйти на смерть. Он пытался что-то сказать, но лишь беззвучно шевелил побелевшими губами.

Вернувшись в полицейские казармы, Христиан с чувством облегчения передал арестованных дежурному офицеру и сел за стол Гарденбурга писать рапорт. Все это дело заняло немногим более трех часов. Он уже дописывал рапорт, когда его внимание привлек исступленный вопль, донесшийся откуда-то из глубины здания. «Варвары! – нахмурился он. – Стоит только человеку стать полицейским, и он тут же превращается в садиста». Он решил было пойти прекратить пытки и уже поднялся со стула, но тут же раздумал. Возможно, там присутствует какой-нибудь офицер, и тогда ему не миновать нагоняя за то, что он вмешивается не в свои дела.

Христиан оставил рапорт на столе Гарденбурга, чтобы тот утром сразу же увидел его, и вышел из здания. Стояла чудесная осенняя ночь, в небе, высоко над домами, горели яркие звезды. Ночью город выглядел гораздо привлекательнее, а освещенная луной большая, геометрически правильная, безлюдная в эти часы площадь перед ратушей была даже красива. Неторопливо шагая по мостовой, Христиан подумал, что, в конце концов, не так уж тут плохо, особенно если учесть, что он мог оказаться в каком-нибудь захолустье похуже этого.