— Что-нибудь еще, герр Маккоркл? — спросил Хорст.

— Позвоните в фирму, что реставрирует ковры, и узнайте, сколько они возьмут, чтобы заштопать все дыры, прожженные окурками. Если не слишком много, наймите их. Решение примите сами.

Хорст просиял:

— Будет исполнено, герр Маккоркл. Позвольте спросить, надолго ли вы отбываете?

— На несколько дней, возможно, на неделю. Падильо тоже не будет, так что командовать придется вам.

Хорст едва не отдал мне честь.

— О Господи, да разве так ведут дела, — не унимался Карл. — А как же мой «Континенталь»?

— Подождет моего возвращения.

— Ладно, я согласен.

Я повернулся к Хорсту.

— К вам придет человек, может двое, чтобы проверить телефоны. Думаю, завтра. Обеспечьте им все условия для работы.

— Разумеется, герр Маккоркл.

— Раз с этим все ясно, до свидания.

— До свидания, герр Маккоркл, — вытянулся в струнку Хорст.

— С нетерпением ждем вашею возвращения, — добавил Карл.

Выйдя из салуна, я сел в машину и проехал шесть кварталов до многоэтажного дома, точь-в-точь такого же, как у Фредль. Оставил машину у тротуара и поднялся на шестой этаж. Постучал в квартиру 614. Через несколько мгновений дверь открылась на дюйм. На меня глянуло бледное лицо.

— Заходи, — дверь распахнулась. — Выпей, если хочется.

Я вошел в квартиру Кука Дж. Бейкера, боннского корреспондента международной радиослужбы новостей, называвшейся «Глоубол Рипотс, Инк.». Кроме того, Бейкер был единственным представителем «Анонимных алкоголиков» [34] в стане журналистов, да и то с каждым днем сдавал свои позиции.

— Привет, Куки. Как идет борьба с «зеленым змием»?

— Я только что проснулся. Не желаешь пропустить по стопочке?

— Спасибо, я — пас.

В квартире чувствовалось отсутствие женской руки. Неубранная постель. Два заваленных книгами стола. Огромное кресло с встроенным в один из подлокотников телефоном. У второго подлокотника — портативная пишущая машинка на вращающейся подставке. И бутылки виски, расставленные по всей комнате. Некоторые наполовину пустые, другие — на четверть. Куки придерживался теории, что бутылка должна находиться на расстоянии вытянутой руки, когда бы у него ни возникло желание выпить.

— Иной раз, когда я уже на полу, чертовски долго ползти на кухню, — однажды объяснял он мне.

В тот год Куки исполнилось тридцать три, и Фредль полагала, что более красивого мужчину видеть ей не доводилось. На пару дюймов выше шести футов, гибкий, как тростинка, с открытым лбом, классическим носом, губами, на которых, казалось, вот-вот заиграет улыбка. И безупречный вкус. Встретил он меня в темно-синей рубашке спортивного покроя, галстуке в сине-желтую полоску, с широкими, как у шарфа, концами, серых брюках, стоивших не меньше шестидесяти баксов, и черных мягких кожаных ботинках типа мокасин.

— Присядь, Мак. Кофе?

— Не откажусь.

— С сахаром?

— Если он у тебя есть.

Он поднял с пола бутылку и направился на кухню. Пару минут спустя протянул мне полную чашку и сел сам. Поднял одной рукой рюмку виски, другой — бокал молока.

— Пора и позавтракать. Твое здоровье.

— Твое тоже, — отозвался я.

Он опрокинул рюмку, тут же запил спиртное молоком.

— Неделю назад опять начал пить, — сообщил он.

— Скоро бросишь.

Он покачал головой и грустно улыбнулся.

— Может, и так.

— Что слышно из Нью-Йорка? — спросил я.

— За прошлый год прибыль составила тридцать семь миллионов, и денежки сыплются на мой счет.

Семь лет назад Бейкер прослыл гением Мэдисон-авеню среди руководства рекламных компаний и информационных агентств, основав новую фирму «Бейкер, Брикхилл и Хилсман».

— Я переезжал с места на место и никак не мог оторваться от бутылки, — рассказывал он одним дождливым вечером. — Они хотели выкупить мою долю, но каким-то чудом адвокатам удалось застать меня трезвым, и продавать я отказался. Мне принадлежит треть акций. Упрямство мое росло по-мере того, как росла их цена. Однако мы пришли к соглашению. Я не принимаю участия в работе фирмы, а они переводят треть прибыли на мой счет. Мои адвокаты подготовили необходимые бумаги. Теперь я очень богат и очень пьян и знаю, что никогда не брошу пить, потому что мне не нужно писать книгу, которую я собирался написать, чтобы заработать кучу денег.

Куки пробыл в Бонне три года. Несмотря на частные уроки, выучить язык он так и не смог.

— Психологический блок, — говорил он. — Не люблю я этот проклятый язык и не хочу его учить.

Требовалось от него ежедневно заполнять одну минуту новостей и иногда выходить в прямой эфир. Информацию он черпал у личных секретарей тех, кто мог знать что-то интересное. Секретарш помоложе соблазнял, постарше — просто очаровывал. Однажды я попал к нему как раз в тот момент, когда он собирал новости. Он сидел в кресле, заранее улыбаясь.