Каждый раз, что появлялись эти россказни, Сусанна требовала от Дмитрия Андреевича строжайшего наказания болтунов. Она конечно, не верила в возможность подобного, но тем не менее помещаться именно в тех комнатах, где он жил, ей стало еще неприятнее.

Все эти россказни были не вполне выдумкой. Известным образом настроенное воображение всех обитателей заставляло их видеть старого барина и верить в свое видение.

Не одна лишь прислуга, но кое-кто из приживальщиков тоже видел покойного барина. Константинов, самый степенный из всех нахлебников, божился, что однажды ввечеру, когда он, напившись чаю, собирался ложиться спать, к нему в маленькую комнатку, освещенную лишь одной лампадкой у киота, вдруг вошел Аникита Ильич.

— Может, и так, зря показалось, — объяснял Константинов, — но только, Богом божусь, не лгу. От страха я чуть не хлопнулся замертво.

Затем явилось одно обстоятельство, которое заметили не сразу, но когда все убедились в нем, то оно прибавило загадочности, возбудило и некоторое смущение. Умный человек, пожалуй, самый умный в Высоксе, и уж, конечно, не трус, Денис Иванович Змглод, перестал бывать в доме с той минуты, что зажигались огни.

И если жизнь в Высоксе шла веселее и с каждым годом все шумнее и шире, то все-таки поверье о старом барине, ходящем по ночам по своему большому дому, несколько отравляло существование всех. От самого Дмитрия Андреевича и до последнего мальчишки в дворне никто не любил в ночное время проходить бесконечную вереницу апартаментов и комнат.

Только два существа относились к поверью отрицательно. Первая была Дарья Аникитична.

— Грех так сказывать про батюшку-родителя, — говорила она всем укоризненно и даже обижаясь, — он был добрый, справедливый, только строгий. Греха на нем почти не было и душенька его могла в рай пойти…

И действительно, Дарьюшка не боялась проходить одна, хотя бы и в полночь, по всему дому и не верила совершенно, чтобы душа ее отца «мытарствовала».

Другая была Сусанна, которая просто не верила в возможность приведений. Иногда, чувствуя необъяснимый трепет, в особенности когда она оставалась ночью одна в этих его собственных комнатах, она вдруг возмущалась сама на себя, и страх мгновенно переходил в гнев.

— Ну, увижу!.. — восклицала «отчаянная» вслух, гневно озираясь кругом себя. — Что ж?! Я виноват лишь тем, что промолчала…

И она уверяла себя, что была поставлена в безвыходное положение. Могла ли она отдать старику всю свою молодость, тоскливо, даже тяжко прожив столько лет под его указкой, вдруг примириться с изгнанием, идти на все четыре стороны нищей, по миру, с сумой?..

«Конечно. Только промолчала! — утешалась Сусанна. — А Змглод пошел на это для себя же самого… ради Аллы…».

Однако, перейдя в комнаты Аникиты Ильича, она в ответ на вздохи и нытье Угрюмовой объяснила ей кратко и строго:

— Если когда здесь в комнатах привидится вам дядюшка, то знайте, Анна Фавстовна… На другой же день вы выедете с Высоксы! В этом божусь вам перед Богом!..

Сусанна знала, что делала. Анна Фавстовна не могла уразуметь, каким образом можно наказать человека за то, что он мертвеца с того света увидал. Но вместе с тем женщина, поселившись в этих страшных комнатах, боялась теперь увидать Аникиту Ильича не потому, что он — мертвец, а потому, что ее прогонят с Высоксы. И она решила:

«Лучше помру от страха. Рот кулаком заткну, а кричать не стану!»…

И однажды, через полгода после перехода наверх, Сусанна нашла Анну Фавстовну вечером в гостиной на кресле в странном виде. На тревожный вопрос ее: что случилось? Угрюмова, полумертвая от страха, отвечала, что ей нездоровится.

В действительности женщина видела… «Да ведь как? Воочию!» Видела, как отворилась дверь и вошел Аникита Ильич… Она задохнулась, крепко зажмурила глаза и заткнула себе рот пальцами, чтобы не закричать.

Сусанна догадалась и насупилась.

«Надо что-нибудь придумать», — решила она.

Через неделю, в сумерки, страшный переполох в квартире девиц Тотолминых поднял весь дом на ноги. Старые девицы были приятельницы Угрюмовой и проводили целые дни вместе. И обе они, ежедневно беседуя с Анной Фавстовной о «наваждении», с ней приключившемся, разумеется вскоре же и сами увидели покойника. Случай этот окончательно смутил всю Высоксу и тем паче, что старые девицы обе, да еще одновременно, зараз, увидали Аникиту Ильича как живого у себя в комнате, а не в зале.

И тогда Сусанна Юрьевна круто взялась за дело. Переговорив с Басановым, призвав на совет Змглода и еще двух-трех лиц, она уговорила добродушного Дмитрия Андреевича дать всем на Высоксе «острастку». Две старые девицы получили четыре тысячи и были тотчас изгнаны из дома и из вотчины. Тотолмины, обливаясь слезами, несмотря на подарок, выехали… и с горя сознавались, что им этакое, может, и почудилось зря…

Затем Сусанна Юрьевна настояла на том, чтобы был объявлен из канцелярии строжайший указ всем обитателям дома. Он был следующего содержания: